Чесменский гром

Боцманская вахта на баке. На «Евстафии» держал ее боцман Евсей попеременно со шкипером Слизовым. Оглядывая придирчиво гудящие от ветра паруса, вдыхал боцман полной грудью запах свежести и простора. Так же пахла в далеком детстве скошенная трава. Вспоминалось старику, как мальчишкой забирался он в душистый стог, а мать, бегая неподалеку, звала его голосом тревожным:

— Евсей! Где ты, Евсеюшка?

Эх, время-времечко, как ты летишь! Глянул боцман вверх: никак непорядок в снастях? Кликнул матросов и полез вместе с ними устранять неисправность. На вахте отдыхать недосуг!

Еще немного — на горизонте появились крутые обрывы Морей. Впереди был порт Виттуло.

Русские моряки, конечно же, предполагали, что появление их у греческих берегов вызовет радость среди местных жителей, но того, что произошло, не ожидал никто.

Греки были восхищены прибытием российского флота. Торжественно салютовали они ему со стен монастыря Успения Пресвятой Богородицы. Протяжно звенели греческие колокола — симандры. Ночь корабли провели на рейде. А утром следующего дня адмирал Спиридов в сопровождении штаб- и обер-офицеров эскадры съехал на берег.

Встречать долгожданных друзей вышло все население, от мала до велика. Во главе горожан — митрополит местный Анфим Паронаксинский, босой, но с золотым крестом на груди.

— О, Греция! — гремел митрополит басом. — Матерь всего великого и благородного! Рано или поздно ты воскреснешь, имея сынов, предпочитающих смерть рабству!

Среди встречавших — поверенное лицо Алексея Орлова в здешних местах, греческий капитан Мавромихай-леки...

После торжественной литургии адмирал привел собравшихся к присяге. Греки присягали на коленях. Подле них в парадном строю — солдаты-кексгольмцы, опустив штыки по-офицерски. Под сдержанное дыхание тысяч и тысяч людей митрополит освятил знамена повстанческих отрядов. Спиридов зачитал обращение Екатерины II к порабощенным турками народам:

«Крайнего сожаления достойно состояние, древностию и благочестием знаменитых... народов, в каком они ныне находятся под игом Порты Оттоманской... Трудно поверить, чтоб из православных христиан... в турецком подданстве живущих, нашлись такие, которые не чувствовали бы всей цены и важности преподающихся им способов к возведению своего Отечества на прежнюю степень достоинства и к избавлению своих единоверцев, горестию и бедствиями изнуренных... Наше удовольствие будет величайшее видеть христианские области, из поносного порабощения избавляемые, и народы... вступающие в следы своих предков, к чему мы и впредь все средства подавать не отречемся, дозволя им наше покровительство и милость, для сохранения всех тех выгодностей, которые они своим храбрым подвигом... с вероломным неприятелем одержат».

В тот же день было создано два легиона: Восточный и Западный. Команду над ними приняли кексгольмский капитан Барков и майор князь Петр Долгорукий, приходившийся генерал-майору князю Юрию Долгорукому двоюродным племянником. Общее начальство над сухопутными силами возложил на себя Федор Орлов. Капитан Григорий Барков никому не известен, мало ли исполнительных и храбрых офицеров в русской армии, подобных ему! Князь Петр, наоборот, известен всем как решительный и отважный военачальник. Самоназначение младшего Орлова командующим всеми сухопутными силами воспринял князь как обиду личную. С горя такого напился крепко и кричал в угаре голосом страшным:

— Долгорукие еще при Иоанне Грозном ближе к царю сидели, нежели Романовы, а про Орловых худородных тогда никто на Руси и слыхом не слыхивал!

О непотребном поведении князя стало известно Свиридову. Вызвал Долгорукого к себе адмирал, дал взбучку.

— Не я Федьку над тобой назначал, — сказал, брови грозно сдвигая, — но ордеров евойных ослушаться не позволю! Не хочешь служить честь по чести — катись к этакой матери, без тебя начальников сыщем!

Оторопел от услышанного Долгорукий, разом хмель сошел. Стал извиняться, просить слезно, чтобы Спиридов Алексею Орлову о речах его крамольных не говорил.

— То-то, — махнул рукой адмирал, — так бы сразу. Иди-ка к себе, хлебни рассольчику да готовь легион к выступлению скорому.

Ничего не ответил майор Долгорукий, склонил голову понуро и вышел прочь.

В глубине Виттулийской бухты стояло купеческое судно. Паруса убраны, якорь отдан, на мачте венецианский торговый флаг. С Венецией у россиян мир, ведут себя купцы пристойно, ну, и стой себе на здоровье! Однако в полдень отвалила от судна шлюпка и ходко пошла к «Евстафию». Взобравшись по штормтрапу, венецианский капитан кинулся обниматься к первому же попавшемуся матросу. Капитан плакал...

— Братья, — шептал он, — братья, наконец-то вы пришли, вняв мольбам нашим!

Встав на колени, целовал вычищенные до ослепительной белизны палубные доски. Узнав о прибытии столь странного гостя, поднялся наверх сам Спиридов.

— Адмирал! — сказал, вставая с палубы, капитан. — Я привел сюда судно, чтобы сдать его под твое начало. У меня два десятка пушек и отчаянная команда!

— Кто ты? — спросил Спиридов удивленно.

— Славянин! — был гордый ответ.