Честь

За три месяца до моего освобождения в отделении интенсивной терапии местной клиники пришла в себя некая пожилая леди. Она жаловалась на жажду и боль в спине, а в остальном чувствовала себя неплохо. Она смогла ответить на вопросы полицейских и описать человека, который в один скверный день вырвал у нее сумку и ударил по голове бутылкой. Несмотря на длительное пребывание в коме, память не подвела ее. Она описала преступника самым подробным образом. И это описание не имело ничего общего с Зизханом. Полицейские не желали верить, что совершили ошибку. Они показывали ей фотографию моего сокамерника. Она заявила, что это не он. Зизхана отвезли в участок и показали ей через зеркальную стену. Ответ был прежним: это не он. Суд вынес решение отправить дело на пересмотр.

– Скоро выйдешь на свободу, везунчик, – говорю я. – Ты должен прыгать выше головы от радости.

– Зизхан всегда на свобода, – отвечает он. – Зачем прыгать.

– Я буду по тебе скучать, приятель.

Он смотрит на меня с грустью.

– Когда выходить, буду о тебе помнить, – говорит он. – Ты мой лучший ученик.

– Врешь, старина. По части вранья ты мастак.

Он смеется, плечи его дрожат.

– Будет делать домашняя работа, – заявляет он.

– Что еще за домашняя работа на мою голову?

И он мне рассказывает.

В день, когда Зизхан должен освободиться, мы в последний раз садимся медитировать вместе. Сегодня я не поддразниваю Зизхана. Не говорю, что вся эта муть надоела мне до чертиков. Послушно сижу на полу, скрестив ноги, и смотрю на него. И удивительно, в первый раз мне действительно удается отключить поток сознания. Хотя бы на короткое время.

Вечером Зизхана уже нет. В полном одиночестве я лежу на своей койке. Его отсутствие действует на меня угнетающе. В последний раз мне было так хреново, когда умер Триппи. Но я постараюсь выполнить его просьбу. Сделать домашнюю работу, которую он мне задал. Более трудного задания я не выполнял за всю свою жизнь. Я должен написать матери письмо и вручить его ей, когда выйду отсюда.

Я пробую писать каждый день. Каждый день у меня получаются разные письма. Некоторые совершенно идиотские, другие довольно-таки складные. Но в них все равно не хватает самого главного. Я рву их в клочья и вновь берусь за ручку. Каждый день я корябаю несколько строк, как обещал Зизхану. Каждый день я медитирую хотя бы несколько минут. Офицер Маклаглин мне не мешает. Конечно, мы с ним не стали закадычными друзьями, но желание вцепиться ему в глотку у меня пропало. И у него, судя по всему, тоже.