Честь

Заплатив дань уважения умершим, она переходила к живым. Прежде всего она молилась за своих внучек, которых знала только по фотографиям. Молилась за свою своенравную дочь и ее мужа, прося Господа не оставить их без помощи и поддержки. Потом следовала особая молитва за Юнуса (иногда и за музыкантов его группы). Она просила Бога помочь ее младшему сыну воспарить к самым вершинам успеха и избавить его от всех искушений, неизбежно связанных со славой. Молитва за Элайаса была короткой: она просила Бога даровать ему здоровье и процветание, а если он до сих пор одинок, послать ему женщину, которую он полюбит всем сердцем. А потом следовала самая длинная молитва. Молитва за Искендера, ее старшего сына. Ее султана, ее львенка, которым она дорожила как зеницей ока.

Порой она сомневалась, правильно ли поступила, вернувшись сюда. Но безмятежность, которая каждое утро, в рассветный час, накрывала ее подобно мягкой шали, разгоняла все сомнения. Правда, столь уединенная жизнь могла привести к утрате рассудка. Но ей удавалось сохранить душевное равновесие благодаря молитве, в которой она благодарила Бога за все, что Он ей дал, и за все, чего Он ее лишил. Если ты исполнен признательности к Всевышнему, сойти с ума не так просто.

Годы, проведенные в Англии, казались ей теперь далекими, как сон. Точнее, как сон, приснившийся внутри другого сна. Она вспоминала, как в первый раз села в огромный красный автобус. Дети были тогда совсем маленькими и цеплялись за ее руку, а Юнус еще не родился. Вспоминала, как впервые увидела сквозь запотевшее окно королевский дворец и надменных гвардейцев, гарцующих на лошадях. Вспоминала Хакни, мокрые от дождя тротуары, кирпичные дома, стоявшие вплотную друг к другу, садики размером со спичечную коробку. Когда она впервые увидела все это, ее охватила тоска, но пути назад уже не было. Пришлось устраивать новую жизнь в обшарпанном, требующем ремонта доме, который нашел ее муж. Но она умела устраиваться даже в самых неуютных жилищах. К чему она так и не смогла привыкнуть, так это к лондонской погоде. К туманам. К небу, затянутому облаками всегда одного и того же тусклого оттенка. В деревне поблизости от реки Евфрат, где она выросла, зима была холодной, лето – жарким. Но постоянный лондонский сумрак был для нее тяжелее ледяных ветров и испепеляющего зноя. Впрочем, кое-что в лондонской жизни ей нравилось. Она любила ходить на рынок, расположенный на Ридли-роуд, многолюдный, гудящий, как улей. Все здесь было совсем не так, как на стамбульских базарах. И все же здесь, в круговороте людей с разным цветом кожи, людей, приехавших из далеких стран, названия которых ей ничего не говорили, она чувствовала себя как рыба в воде.

На то, что обычно поражает приехавших в Лондон иностранцев, – левостороннее движение, водителей, сидящих справа – она почти не обращала внимания. Сами лондонцы, их манера поведения – вот что потрясло ее до глубины души. Все это было так необычно: чопорность пожилых леди, шумливая наглость молодежи, раскованность домашних хозяек, их самоуверенность, которой она не обладала и которую так и не сумела в себе развить. Она с изумлением смотрела на женщин с непокрытыми головами, в обтягивающих футболках, под которыми просвечивали соски, и поражалась тому, что их не смущают посторонние взгляды. С еще большим изумлением она смотрела на парочки, которые целовались прямо на улицах, на людей, которые у всех на виду курили, пили и выясняли отношения. Прежде она даже представить себе не могла, что кто-то может выносить свою личную жизнь на публичное обозрение. Жители деревни, где она выросла, если и давали волю чувствам, то лишь за стенами собственных домов, и сама она с детства училась быть немногословной и сдержанной. Англичане казались ей слишком болтливыми, и она пребывала в постоянном напряжении, пытаясь постичь смысл, скрытый завесой иронии и бесконечных шуток.

Но больше всего ее удивляли птицы, обитающие в больших городах и неизвестно где находящие места для своих гнезд. Как правило, птицы эти были совершенно незаметны – за исключением тех случаев, когда они, собравшись стайкой, спорили друг с другом из-за горсти хлебных крошек или валялись мертвыми на тротуаре. Птицы, живущие в долине реки Евфрат, были совсем другими. Конечно, по разнообразию видов пернатых ее родные края не могли сравниться с Лондонским зоопарком, но птицы там были свободны, и люди привечали их.