Честь

Нэфисэ рассмеялась:

— Ну, и хитрая же ты, Наташа! Знаешь, где больнее укусить. Ладно, померяемся силами! Только смотри, кто бы ни победил, давай не обижаться!

На току все стихло. Под скирдой, прижавшись друг к другу, безмятежно спали усталые, но счастливые девушки.

Одна Нэфисэ не могла уснуть. Она сидела с краю, низко опустив голову.

Только что здесь был Хайдар. Вон и трава, примятая им, еще не успела выпрямиться.

После отъезда Наташи он проводил Нэфисэ до скирды и почему-то долго не уходил. Наконец Хайдар сказал дрогнувшим голосом:

— Нэфисэ, выслушай меня... Только одно слово...

Нэфисэ догадалась, что он хотел сказать, и, отвернувшись, покачала головой:

— Нет, не говори, Хайдар, не надо…

Хайдар изменился в лице:

— Погоди! Неужели я ошибаюсь?

У Нэфисэ от волнения заколотилось сердце.

— Да... — едва слышно ответила она, не поднимая головы. — Ты ошибаешься...

Да, Хайдар был здесь. Вон и травка, где он прошел, еще не успела выпрямиться...

Нэфисэ еще раз посмотрела на его следы, и две слезинки, словно утренняя роса, повисли на темных ее ресницах.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

Зинната разбудил протяжный гудок. Он удивленно оглядел стены чисто прибранной клети, деревянный диван, на котором лежал, и вскочил на ноги. В маленькое окошко, обращенное к Волге, он увидел знакомую пристань. Там разворачивался большой пароход, суетились и кричали люди.

Зиннат кинулся к двери, но она была заперта снаружи.

В голове у Зинната шумело, пересохло в горле, и во рту был отвратительный привкус. Потирая лоб, он еще раз оглядел клеть и, заметив на зеленом кованом сундуке графин, схватил его и жадно выпил почти всю воду. Какая-то добрая душа угадала, что ему захочется пить. Наверно, она же и спать уложила его здесь, и шинель аккуратно повесила на спинку стула. Да, да, это, кажется, была молодая женщина...

Но как он сюда попал? И кто была она?.. Ведь в Якты-куль он приехал вчера засветло. Ему надо было купить для избы-читальни домино, шашки, еще кое-что...

Зиннат уже давно работал в избе-читальне. Больше месяца прошло с тех пор, как он послал заявление в музыкальное училище. В последнее время он все дни проводил в поле. В бригадах его стали встречать как желанного гостя, особенно когда он приходил с гармонью. Среди девушек оказалось несколько охотниц до пения. И после трудного рабочего дня как-то сами собой возникали коротенькие концерты. Зиннат играл, девушки пели. Вечерами, вернувшись домой, Зиннат брался за скрипку, пытаясь приучить к игре пальцы правой руки, а левой рукой держал смычок. Кто знает, может, он еще не конченный человек?

Но вчера в почтовом отделении ему вручили пакет.

Не снилось ли ему это? Возможно, никакого пакета и не было? Но ведь он своими руками у дверей почты разорвал на клочки письмо. На глянцевой, хрустящей бумаге очень мягко, видимо, чтобы не обидеть инвалида Отечественной войны, было написано, что, к сожалению, принять его в музыкальное училище не могут.

Тогда Зиннат в каком-то душевном оцепенении долго бродил по улицам Якты-куля и не помнил сам, как очутился на берегу Волги. По реке плыли подхваченные волной щепы и стружки, и Зиннату очень хотелось, подобно этим стружкам, уплыть куда-то далеко-далеко, исчезнуть.

Он шел, спотыкаясь о бревна, и даже не оглянулся, когда кто-то окликнул его. Но тут голос раздался над самым ухом:

— Зиннат, постой! Рехнулся ты, что ли? Куда это тебя несет? Зову, зову... Пойдем! — и на руке у него повисла Апипэ.

Зиннату сейчас было безразлично, куда идти и что делать.

На днище большой рассохшейся лодки, поджав ноги под себя, сидел смуглый мужчина в зеленой кожанке. Перед ним на сиденье лодки лежали хвост селедки, несколько огурцов и пучок зеленого луку.

— Ну-ка, налей гостю! — сказала ему Апипэ.

Тот облизнул по очереди пальцы и достал из-под ног темную бутылку.

— Только сырец, не обессудь! У вас здесь «московскую» и не понюхаешь. Ну, барыбер[39] — вче равна!

Мутная жидкость в стакане пахла керосином и прелой сыромятью. Но Зиннат не заставил упрашивать себя: пускай хоть и деготь! «Барыбер — все равно!»

— Ого! — подмигнул мужчина, принимая от Зинната пустой стакан. — Закуси! Вот селедка, огурцы...

Он покопался грязными пальцами в закуске, взял себе хвост селедки, а Зиннату пододвинул пожелтевший огурец. Но, заметив проходящих мимо женщин, он тут же вскочил и побежал за ними.

— Эй, что у вас?

Вскоре мужчина вернулся с полным ведром яиц.

— Пэнджеки![40] Дешевле репы!

Потом он снова ушел и притащил под полой полтуши баранины и, хихикая, припрятал ее под сиденье на носу лодки. А там привел с собой баб, продающих масло. Откозырнув пальцем кусок, он положил его в рот, почавкал и потянулся к другому куску:

— Лежалое, прогоркло, не пойдет для базара! Ну, ладно, сделаю доброе дело... Кусок за кусок! Большего не стоит. Согласны? Забираю все!

Рассерженные бабы подхватили сумки и пошли было своей дорогой:

— У-у, паразит! Даром взял бы! Держи карман шире!

Тот, ничуть не смутясь, стал кричать им вслед, размахивая рукой:

— Эй, заворачивай!

Затем поставил перед ними ведра.