Честь

Хайдара, как дорогого гостя, возили из бригады в бригаду. Повесив прямо на копне истыканную красными флажками карту, он начинал живую беседу о событиях на фронте. Хайдар искренно радовался, что может передать жар своего сердца женам, детям, матерям фронтовиков, зажечь в них неистребимую ненависть к врагу. Он был горд тем, что вот он, раненый солдат, и здесь, в тылу, остается опасным для врага.

И все же вскоре его начало беспокоить недовольство собой. Ему казалось, что он не делает настоящей работы, как все вокруг. И вот однажды, ближе к вечеру, устроившись на одной из подвод, он вместе с хлебным обозом отправился в Якты-куль.

Они приехали на шумную площадь возле элеватора. Бригадир транспортной бригады коренастая Тэзкирэ, с трудом пробираясь между заполнившими всю площадь подводами, провела свою телегу к маленькому домику рядом с воротами элеватора. Вслед за ней протиснулся и весь ее обоз.

Тэзкирэ немедленно позвала к себе Ильгизара.

— Ты, джигит, быстренько отвези Хайдара-абы к райкому! — И тут же, повернувшись к подвижной, как юла, девочке, она крикнула: — Гюльнур, беги скорее! Скажи, чтобы немедленно брали пробу! А вы скотину покормите, — велела она остальным.

Хайдар решил не занимать лошади и, опираясь на палочку, стал пробираться меж подвод. Тэзкирэ бросила ему вдогонку:

— Хайдар-абы! Я тебя в следующий заезд прихвачу. Не думай, что яктыкульским девушкам оставлю!

Девушки на подводах весело засмеялись.

Вся площадь — от ворот перед элеватором до самой пристани на Волге — была в непрестанном движении. Одни подвозили хлеб, другие, ссыпав зерно, отъезжали. Тут были русские колхозницы в пестрых сарафанах, чувашки, на юбках которых волнами ходили разноцветные оборки, татарки в белых платках и нарядных фартуках. Одни вязали чулки в ожидании очереди, другие кормили своих коров или лошадей, мальчишки лихо щелкали кнутами. Между маленьким домиком и подводами бегали взад и вперед проворные лаборантки с металлическими совками в руках. Из окошка домика то и дело выкликали колхозы.

— «Интернационал», проезжай на ссыпку!

— «Якты-куль», бери документы!

Хайдар шел, вглядываясь в серьезные, деловитые лица людей, радовался кипучей деятельности этой пестрой толпы. Его внимание привлекла группа женщин, сидевших возле амбара. Пожилой человек в очках что-то рассказывал им. Хайдар замедлил шаги.

— Война без жертв не бывает, — говорил человек. — У одних погибают любимые мужья, у других сыновья пропадают без вести... Самое тяжкое горе — это то, что враг попирает землю нашей родины. Подумайте только — враг подошел к самой Волге! Сталинград в огне, родные! Сейчас каждый день может быть равен году... Хочешь быть хозяином своей страны, хочешь быть свободным, не жалей своих сил! А коли нужно, и жизни не жалей! Я верю: мы свой долг выполним!

Хайдар взглянул в сторону низовья Волги, словно мог увидеть отсюда легендарный город. Объятый пламенем, он стоит перед глазами, живет в сердце каждого советского человека. Сталинград ускоряет движение и этих обозов и вон тех барж, бесконечной цепью тянущихся по воде. Тэзкирэ, Гюльнур, Ильгизар — все работают с яростным упорством, чтобы выстоял, чтобы победил Сталинград.

Вдруг Хайдар увидел Мансурова. Показывая на запрудившие весь берег подводы, секретарь райкома хмуро говорил сопровождавшему его высокому человеку в запыленной рубашке с засученными рукавами:

— Повторяю еще раз: чтобы к ночи здесь очереди не было!

— Туговато у нас, товарищ Мансуров! — тянул тот. — Не хватает весовщиков, не поспевает лаборатория...

— Если б дела шли гладко, мы с тобой не нужны были бы здесь... Ну, ладно, договорились! Я тебе на помощь человека пришлю.

Тут Мансуров увидел Хайдара, и лицо его сразу посветлело:

— А, гвардеец, здравствуй! Благополучно ли вернулся?

— Вернулся, товарищ Мансуров! — Хайдар сунул палку под мышку и протянул руку. — Я очень рад вас видеть. Как раз к вам в райком шел.

— Вот и хорошо! Пойдем вместе!

Но тут к секретарю подбежала запыхавшаяся молодка с рожью в переднике.

— Товарищ Мансуров, — закричала она, — что же это за люди! Влажная, говорят, рожь. Да как же это может быть? Когда молотили, не была влажной, потом целый день еще на солнце сушили.

Пока объяснялись с ней, подошел седоусый капитан с буксира, после него — врач в белом халате с ближайшего медпункта.

Хайдар приглядывался к Мансурову. Война изменила и этого энергичного человека. На выпуклом лбу пролегли морщины, сбежал румянец с лица, и волосы сильно посеребрила седина. Лишь каштановые усы, чуть спускающиеся на углы губ, да ясные голубые глаза остались прежними.

Попрощавшись наконец с обступившими его людьми, Мансуров снова обратился к Хайдару:

— Я в первый же день слышал о твоем приезде. Собирался проведать, да видишь, брат, дела! Хлеб!.. По ноге, значит, ударило тебя, хромаешь? Кости не раздробило? Болит сильно?.. Не очень?.. Вот и хорошо!

Секретарь все расспрашивал, а сам испытующе глядел на Хайдара: «Каким вернулся? Как его вышколила война?»