Честь

Она пронеслась мимо покривившихся плетней, под ногами зашуршала сухая трава. Вдруг Нэфисэ задела ногой широкий плоский камень и, точно очнувшись от забытья, остановилась. На миг ее охватило такое ощущение, какое она испытывала в детстве, когда, выбежав за ворота, сразу попадала босыми ногами на гладкую, чуть теплую поверхность этого камня. Растрепанная, большеглазая девочка очень любила прыгать на нем, приговаривая и весело хлопая в ладоши. У Нэфисэ сжалось сердце. Она подняла голову и взглянула сквозь слезы на обнесенный высоким забором отцовский дом.

Сейчас, как в девичьи годы, когда она, прячась от отца, возвращалась вечерами с гулянок, на нее тихо смотрели старые черемухи и, склонившись через забор, гладили ее щеки шершавыми листьями. Казалось, они говорили: «Вернулась? Заходи. Нам было скучно без тебя».

Перед ней высились большие ворота, тускло блестела скоба у калитки. Ее голубая кровать, наверное, стоит, как и прежде, в углу горницы у дощатой перегородки и покрыта голубым с белыми цветами одеялом...

Где-то в конце улицы завыла собака. Нэфисэ вздрогнула. Ей почудилось, будто у самого уха опять хихикает Сайфи: «Пустое дело, выдумки! Откуда у тебя столько хлеба возьмется?»

— Врешь, бесстыжий! — крикнула с ненавистью Нэфисэ и побежала дальше по улице.

Вскоре она была уже на другом конце деревни.

Скрипнули жердяные ворота, и огонек, едва видимый сквозь занавешенные окна, колыхнулся и исчез. В сенях послышался шорох, открылась дверь. На крылечке показалась старуха в белой, длинной, до пят, ночной рубашке.

— Кто там?

— Это я, Нэфисэ! Мне бы Айсылу-апа...

— Нэфисэ? — Не торопясь с ответом, старуха спустилась с крыльца. — Айсылу нужно тебе? Не вернулась она еще, доченька. Сама жду не дождусь. В Алмалы с уборкой опять плохо. Говорила, не вернется, пока не наладит там. Дело у тебя какое к ней есть?

— Да, нужна она мне очень. Думала — застану...

Старуха, обеспокоенная взволнованным голосом Нэфисэ, подошла ближе.

— Постой! Сказать, что в поле идешь — не время. Куда же это ты собралась в такую темень?

— В поле иду... на гумно, пшеницу искать...

Оставив в недоумении старуху, Нэфисэ выбежала на улицу и исчезла в темноте.

Выйдя на большак, затененный развесистыми ивами, Нэфисэ быстро зашагала к мосту. На ее разгоряченное лицо дохнуло прохладой, до слуха донеслось ласковое журчанье речки. Вспыхнула зарница и осветила на миг черные неподвижные деревья, наклонившиеся над водой.

Но вот мост остался позади. Придорожные столбики безмолвно проводили ее до самого пригорка. Там, у перекрестка двух дорог, она, измученная, повалилась на траву.

Когда Нэфисэ металась по деревне, одна мысль окрылила ее надежды: надо бежать в райком. Если нет ни Айсылу, ни Тимери, кто же, кроме Мансурова, поддержит ее советом? Нэфисэ расскажет ему обо всем, попросит: «Джаудат-абы, возьми под защиту нашу пшеницу!»

Но сейчас она поняла всю бессмысленность этого. «Ну, как я пойду к нему? — спрашивала она себя. — Что скажу — поищите нашу пшеницу?..»

Нэфисэ покачала головой:

— Нет, не годится...

Из приречного кустарника неясно, будто из-под воды, доносился мерный крик перепелки. Где-то далеко, за Волгой, глухо рокотал гром, словно жалуясь, что не может пробиться сквозь окутавшую землю густую, тяжелую тьму.

Нэфисэ задела рукой брошенный рядом узел и, порывисто припав к нему, горько заплакала.

Через некоторое время она подняла голову и вытерла глаза. Может, ей пойти к Хайдару? Спуститься с этой горы и, пробежав по первой улочке, свернуть налево.

— Нет, нет! — прошептала она.

А на крайней улице то тут, то там замелькали маленькие желтые огоньки. Вот они, покачиваясь, потянулись один за другим к речке. Послышались шумные девичьи споры. Потом звонкий молодой голос завел:

По реке идет по Белой
Пароход большой и белый...

Видно, девушки поднялись на гору, их песня неслась уже сверху:

Склонился тал, склонился тал,
Зачем ему клониться?
Томится сердце, а зачем,
Зачем ему томиться?

Голоса постепенно удалялись и вскоре совсем затихли. Это девушки снова пошли работать.

Поднялся ветер, зашумел в вершинах сосен. Уже совсем близко раздались раскаты грома, озарилось молнией небо, и по земле дробно застучали крупные капли дождя.

Нэфисэ, как ребенок, прерывисто всхлипнула и, поднявшись на ноги, медленно пошла к деревне. Но тишина, окутавшая деревню, насторожила ее. Возвращаться туда не было смысла. Она уже хотела повернуть обратно, как вдруг услышала какой-то гул. То несомненно гудел мотор. Вон из-за кладбища показались два огненных глаза. Обшарив луг, осветив низенькие придорожные столбики, полосы света проползли по мосту и стали подниматься в гору.

Возле двух сосен в прорезанные тонкими струйками дождя световые лучи ворвалась Нэфисэ.

— Гюльсум! Гюльсум! Это ты? Остановись! — закричала Нэфисэ.

Все нарастающий гул мотора внезапно затих, смолкла и дребезжавшая позади трактора молотилка.

Удивленная Гюльсум спустилась с сиденья.