Честь Афродиты

– Мы тоже, – расстроено произносит Михаил, – если на такое уже идём.

– Нет, вы молодцы! Особенно вы, Михаил. Уважаю! Вы Робин Гуды, – пьяненько заявляет Волька. – Вам можно. Такой фейерверк устроили… – Он неожиданно быстро опьянел. Вроде и закусывал. Раньше даже пива не пил, всегда отказывался, а сегодня, в присутствии Николая, ему захотелось казаться старше, внушительнее, солиднее, вот и…

– Вольке хватит, – накрывая рукой рюмку, говорит Григорий Михайлович.

– Почему это? Я трезвый…

– Ты трезвый-трезвый, но тебе хватит. Поверь. Я вижу.

– А почему это ему можно, а мне нельзя? – Волька тычет пальцем в сторону Николая. – Он что, такой особенный. Ему можно, да?

– Ууу…

– Кому-то здесь спать пора… – Не глядя на Вольку произносит Николай. Волька это слышит, воспринимает как убийственную насмешку над собой, взвивается.

– А она тебя не любит, не любит… Ха-ха-ха! Зря стараешься. Ты не в её вкусе, да… Я знаю.

Обед грозил быть испорченным. Зло глядя на Николая, Волька потребовал ещё водки. Начал размахивать руками, но ему вовремя сделалось плохо. Михаил с Олегом его подхватили, доставили в туалетную комнату, провели ряд отрезвляющих манипуляций. «Пациент» вернулся своим ходом, но с мокрым лицом, огнём горящими ушами, расстроенный и потускневший. Сел на место, минуя второе блюдо, сразу уцепился за чашку горячего кофе, умолк.

Тревожно поглядывая на него, оперативники обед продолжили, разговор за столом возобновился.

– Я бы его службе собственной безопасности сдал. Достоин клиент дыбы. – Предложил Олег.

– Нет, отпадает. Полковник отмажется, – возразил Михаил. – Он здесь свой, он среди своих.

– Что ж, мы опять «не заметим»? – зло сверкнул глазами Николай. – Опять будем как ни в чём не бывало под козырёк брать, да? Я не согласен. За каким хреном я тогда в менты шёл, чтобы такие вот начальнички мной задницу подтирали? Вы слышали, как он нам деньги «какие хотите» предлагал, слышали?

– Коля, Колян, перестань. Успокойся, здесь люди. На нас смотрят.

– Ладно, я успокоился, – заявил Николай, хотя напряжение в голосе осталось. – Я предлагаю: пусть Григорий Михайлович в Москве куда надо документы передаст. Там доходчивее. Да и далеко от Москвы. Может возьмутся.

– Как мне нравится ваш настрой! Как приятно это слышать, дорогие мои, если б вы знали. Конечно возьму, и конечно передам. Даже прокомментирую. У меня есть с кем поговорить…

– Ну вот…

– Спасибо, Григорий Михайлович. Конюшни нужно чистить. Скажите там! Желательно вовремя и часто. Мы уже задыхаемся.

– Это верно, это верно… – Григорий Михайлович задумчиво вращал в руке вилку, потом положил её. – Знаете, друзья, – начал он, – я всё переживал, думал, на нет сошла наша родная милиция вместе с её оперативно-розыскной работой, судами, прокуратурой… Людей уже нормальных совсем не осталось. От того и ушёл на пенсию. Думал, пусть уж без меня. Один в поле не воин. У меня группа была. Последняя. Тоже вроде хорошая, толковая. Хотя, до этого ребята были гораздо лучше… Одни выросли, других не уберёг. Да… Я про ваше время говорю, про перестроечное. Я заметил, деньги и власть постепенно отвратили ребят, отошли они… У одного смотрю дорогая машина появилась, а я-то знаю, над каким делом он работал, у другого дочь уехала за границу учиться, третий в глаза не смотрит, от четвёртого коньяком всё время пахнет, золотые цепочки на шее и на руке появились… От меня начали таиться. Я это всё вижу. Мне непонятно. Хотя, чего там непонятного… Пробовал говорить с ними, а год уже был 94-ый, перестройка вовсю уже, мать её, а мне и отвечают, да брось ты, мол, Михалыч, мораль нам читать, мы этой политграмотой уже вот как наелись, другие времена, другие возможности. Типа отстань. Ну, я подёргался, подёргался и… пошли-ка вы все, думаю, куда подальше, подал заявление, мне его подписали, даже наградили… И если бы не Волька с его сыскным агентством… и Вас бы не узнал.

– Дядь Гриша, это мы вас благодарить должны за то, что с места нас стронули. Нас ведь, как вы понимаете, тоже система засасывает. Ещё как! Мы это чувствуем. В воде плавать и не замочиться нельзя. Хотя мы и сопротивляемся.

– Николай прав, нам трудно, – продолжил Михаил. – Мне особенно. Такая злость порой накатывает, никакой водки не хватит, чтоб заглушить, Но, когда вокруг все свои, я говорю про коллег из уголовки, убойного отдела, линейной, постовой милиции, оперативников, отделов дознания, про суды, про прокурорских, про ДПСников, про всю нашу систему, когда, то один тебе звонит с какой-нибудь личной проблемой, то другой; ты с кем-то связываешься, бумагу какую-то тебе нужно быстро оформить, либо придержать, где-то в задержании спину тебе прикрыть, да мало ли, невольно делаешь шаг в сторону, попадаешь как муха в липкий мёд.

Олег подметил:

– И эти сети, всем позволяют спокойно жить, Григорий Михайлович, да. Мы это видим. Даже как сыр в масле кататься…