Честь: Духовная судьба и жизненная участь Ивана Дмитриевича Якушкина

Реальный Якушкин так и не оброс никакими легендами, ему не понадобились котурны. В «Записках» Якушкина — своего рода авторизованной записи его воспоминаний — героя в литературном смысле этого слова вообще, можно сказать, нет. Место и роль «второго я» автора в этом произведении едва ли не уникальны — автор, оглядываясь на минувшие события и на себя самого, осознанно объективизирует свое «второе я» в некоей исторической ретроспективе в качестве отдельного от себя предмета воспоминаний и размышлений. Он не испытывает внутренней нужды в легенде о себе — его «герой» исторически самодостаточен, он общественно состоялся и если требует каких-то разъяснений, то совершенно не нуждается в каком-либо домысливании задним числом или путем апелляции к авторитету свидетельств современников. Вот это чувство исторической осуществленности — характерная черта декабристского мировосприятия и самовосприятия. С годами, чем дальше от Сенатской, тем больше, эта черта становилась все четче видна, все определеннее.

Давыдов был, несомненно, из людей, прикосновенных к декабризму. Но тут была некая черта, некая разделительная линия.

Вообще сфера взаимоотношений декабристов с окружавшим их обществом изучена, кажется, достаточно тщательно и вместе с тем достаточно односторонне. Почти все внимание уделяется тому, как декабристы «влияли» на окружающий мир (на этапе ли Союза спасения или на этапе Союза благоденствия, в преддекабристскую пору или в «постдекабристское время»), куда меньше внимания уделяется воздействию на декабристов окружавших их людей. «Обратная связь» здесь была и заслуживает внимания. Были люди, формально принадлежавшие на том или ином этапе своей жизни к Тайному обществу, но по внутренней сути своей значительно отстоявшие от декабризма. Совсем не обязательно это были просто «плохие декабристы». Таким человеком, скажем, был первый великий русский мыслитель Чаадаев. Без всякого сомнения, этот человек из приграничной, если можно так выразиться, декабризму сферы оказывал огромное влияние на сущность и общее направление декабристского движения, пусть зачастую и опосредованно. Были люди, формально не связанные с декабристским обществом на тех или иных этапах его развития, но тем не менее также, без всякого сомнения, оказывавшие на декабризм, самую природу его и его самооценку очень большое воздействие. Это были люди из той же приграничной по отношению к декабризму полосы. Например, Грибоедов. И вот — Денис Давыдов.

«Легендарный партизан 1812 года Денис Васильевич Давыдов не входил ни в одно из тайных обществ декабристов. Но он знал о существовании этих обществ, сочувствовал их планам уничтожения крепостного права и деспотизма, был приятелем многих декабристов, в том числе своего двоюродного брата В. Л. Давыдова, М. Ф. Орлова, И. Г. Бурцова, А. А. Бестужева, Ф. Н. Глинки, А. И. Якубовича…

Как реагировал Давыдов на события 14 декабря 1825 года, мы не знаем… Политические же взгляды Д. В. Давыдова 30-х годов были очень сложны и противоречивы. Они нашли отражение в его знаменитой «Современной песне»… имевшей шумный успех и по-разному оцененной современниками. Исследователи обычно видят в ней лишь отражение реакционных взглядов Давыдова… В. Н. Орлов, например, утверждает: «В этом стихотворном памфлете Давыдов с отчетливо консервативных позиций выступил против передовой общественности 30-х годов, персонально — против Чаадаева… Приближалась 25-летняя годовщина Отечественной войны 1812 года, и ветерану борьбы с Наполеоном казалось особенно горьким встретить ее чаадаевским «Письмом». К тому же Давыдов знал о полонофильстве Чаадаева. Еще раньше — до Давыдова — против чаадаевских симпатий к Польше выступил Пушкин…» (В. В. Пугачев. Денис Давыдов и декабристы.)

Вот то-то и оно, что «ветеран» Давыдов с его патриотизмом на дух, как говорится, не принимал «ветерана» Чаадаева с его патриотизмом. В этом и был корень дела. И далее читаем в той же работе: «В 30-е годы Давыдов был настроен еще более националистически, чем раньше… Давыдов считал, что Россия по праву должна занимать первое место среди великих держав мира… Неудивительно поэтому, что Давыдов так бурно реагировал на опубликованное в «Телескопе» «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева и назвал его в письме к Пушкину от 23 ноября 1836 года «пасквилем» на русскую нацию». Неудивительно.

А вот полный, восстановленный Вл. Орловым по оригиналу, ранее подчищенному самим же Давыдовым и его сыновьями для возможной публикации, текст письма Давыдова Пушкину от означенного числа (в академическом издании переписки Пушкина письмо это публиковалось у нас в «исправленном» Давыдовыми виде).