Честь и бесчестье нации

Наконец, известно ли поэтессе, что Яковлев попал в русофобы вовсе не в 86-м году, а еще в 72-м, когда, будучи одним из руководителей отдела пропаганды ЦК, напечатал в "Литературной газете" малограмотную и злобную статью "Против антиисторизма". Поэтесса, возможно, вспылит: "Как! Он же сам сказал мне, что когда работал в ЦК, то "старался хотя бы не делать людям гадости". Окажись живы Твардовский и Симонов, они бы кое-что порассказали. О да, идеолог с крестьянским лицом прекрасно знает, что самые лучшие свидетели — покойники…

В помянутой выше статье завотделом ЦК обрушил потоки гадостей на десятки русских и зарубежных книг, журналов, газет, писателей, историков, философов. Больше всего досталось тогда русским литераторам, и не только современникам, поэту И. Кобзеву, критикам В. Кожинову, М. Лобанову и другим, но и Константину Леонтьеву и Василию Розанову. Не остались без оплеух и такие зарубежные авторы, как В. Зомбарт, Г. Маркузе, Ортега-и-Гассет, А. Тойнби… Позже, в 1989 году, Яковлев сам признавался, что авторов этих он не читал, а знал о них только по цитатам, списанным главным образом из книги собрата по ЦК Альберта Беляева "Идеологическая борьба и литература", вышедшей четырьмя изданиями (последнее — в 1988 году). Потом Беляев стал списывать у Яковлева. Так они и жили, так и строили социализм, воспитывали народ.

Симпатизирующая поэтесса вправе дознаться: почему же все-таки любимца, как он говорит, "окрестили русофобом" и даже направили экспедицию в его родную деревню, чтобы "проверить, не еврей ли я часом". Ну, разумеется, никто экспедицию не снаряжал, ибо нечего искать того, чего нет, всем же ясно: такие люди национальности не имеют. Во-вторых, окрестили его русофобом (и, как правильно он сказал, "хожу в русофобах до сих пор") хотя бы за одно только то, что в этой статье он со смаком припечатал русских цитатой: "жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы", и заявил, что так сказал о русских Чернышевский. Из этого можно уверенно заключить: не только Маркузе или Тойнби, но и Чернышевского наш многолетний учитель знал лишь по цитатам, ибо в противном случае ему было бы известно, что Н. Г. Чернышевский ничего подобного не говорил, что приведенные слова принадлежат одному герою его романа "Пролог". А писатель за героя даже перед Лубянкой не отвечает. Не таскали же туда Грибоедова за афоризмы Скалозуба и Гоголя — за сентенции Ноздрева, даже Маяковского — за речи Победоносикова…

Тут, дабы прекратить разговор на неприятную тему, Кузовлева может парировать: "М… м… м… Но согласитесь все-таки — тонкое и точное замечание он мне высказал: "Как же некоторым хочется власти! Во всех группировках люди делятся на тех, кто мечтает о ней, и тех, кто к ней равнодушен". Не так ли?"

Я бы ответил: тех, кто мечтает о власти, ну и, конечно, почестях, славе, надо бы разделить на две группы. Одни всю жизнь так и остаются со своими мечтами. Я, например. Мечтал стать маршалом, а выше сержанта не поднялся. Грезил, скажем, креслом председателя Союза писателей, а дальше завотделом редакции журнала не пробился. Мечтал о Нобелевской премии тысяч в сто долларов, а получил премию "Советской России" в десять тысяч гайдаровских обморочных рублей… Но есть люди, которые не только мечтают, но получают все это или нечто равновеликое. Именно таков сам Яковлев.

Тридцать пять лет он шмыгал по коридорам ЦК, карабкался по его лестницам и добрался-таки до самой вершины! И посмотрите, какие после этого изысканные чувства обрела его когда-то простая душа рядового колхозника: "Меня спрашивают, почему я не даю отповеди Куняеву? Ну не могу я отвечать, как не могу отвечать Дорошенко — брезгливость мешает. Неохота связываться…" Ах, ах! У него ведь еще академический колпак на голове. Столь же благородную позицию занимает ныне Яковлев по отношению и к другим своим критикам: "Я думаю, что "День", героем которого я не перестаю быть, — довольно полезная газета. Она сама себя перед людьми обнажает и дискредитирует". Это говорит человек, обнаженный и дискредитированный еще двадцать лет тому назад, когда стриптиз был у нас еще под запретом.

Советская Россия. 1993. 14 августа

Орфей в аду

"Да здравствует император!"

Во всей мировой литературе не было писателя, который так много и охотно, так вдохновенно и возвышенно говорил бы и писал о себе, как Александр Солженицын.