Честь и бесчестье нации

Как тут не вспомнить, с каким единодушием наш высший эшелон выдал на расправу нынешнему Шешковскому своего председателя Анатолия Лукьянова. И ведь никому из них ничего не грозило. А разве можно забыть, как Леонид Иванович Сухов, шофер из Харькова, предложил почтить вставанием память маршала Ахромеева, и его поддержало всего несколько человек из двух тысяч. Сухов родился не графом, но этот простой шофер истинный аристократ духа и родной брат князю Василию, князю Долгорукову, графу Мордвинову. И горько было видеть этого аристократа, болеющего душой за родной народ, в парламентском окружении интеллектуальных лакеев да сявок, замшелой номенклатурной шпаны и университетских выползней. Вот кто оказался на вершине государственной власти благодаря избирательному закону, дарованному нам кликой Горбачева.

… И невозможно было бы жить дальше, любознательные, если бы не великий день 17 декабря 1990 года, если бы не воспоминания о нем. В этот день вся страна увидела еще одного члена той благородной аристократической семьи, о которой я веду рассказ, — прекрасную чеченку Сажи Умалатову. Она долго убеждала свою парламентскую фракцию коммунистов в необходимости выступить с требованием отставки Горбачева. Там большинство составляли, конечно, мужчины, но они поеживались, сокрушенно качали головами: "Рано. Народ нас не поймет. Надо подумать, взвесить…" Тогда Сажи сказала: "Что же, если не можете отважиться вы, мужики, это сделаю я, женщина". И взошла на трибуну, и молвила то, что давно уже было у всех на языке, но никто не решался выговорить: президент оказался обманщиком народа, который по доброте своей поверил ему, у него нет тех достоинств государственного мужа, что позволяли бы ему возглавлять страну. Своим невежеством, трусостью, шкурничеством он довел ее до развала, столкнул народы, великую державу пустил по миру с протянутой рукой. Глядя в глаза родному народу, Сажи сказала Горбачеву: "Вы несете разруху, развал, голод, кровь, слезы, гибель невинных людей… Вы должны уйти ради мира и покоя нашей многострадальной страны".

Это были исторические минуты! Вот когда безо всякого предварительного сговора или заговора, а по влечению совести надо было одному за другим встать рядом с бесстрашной женщиной всем будущим сановным узникам "Матросской Тишины", министрам, секретарям ЦК, генералам и всем расхрабрившимся теперь беспощадным критикам Горбачева, начиная с безмолвствовавших тогда депутатов Олейника и Власова. Увы, не встали! И тем самым на целый год продлили пребывание у кормила государства еще живого, но уже смердящего политика…

Мне остается сказать о последнем из того перечня лиц, среди рода людского просиявших, что представлен в начале статьи, — об адмирале и наркоме Военно-Морского Флота, о Герое Советского Союза, коммунисте Николае Герасимовиче Кузнецове. Известно ли вам, любознательные, что в первый день фашистского нападения на нас мы потеряли около 1200 самолетов, сотни танков, тысячи пехотинцев, множество полевых укреплений и в то же время — ни одного корабля, ни одной морской базы, не был допущен на наше побережье ни один вражеский десант? А ведь вторжение началось с авиационного удара именно по морским базам — по Севастополю, Одессе, Либаве, Таллину, Кронштадту. Знаете ли вы, что 8 августа, когда уже были сданы Минск и Смоленск, когда враг уже рвался к Ленинграду и Киеву, наша морская авиация нанесла с острова Сааремаа мощный удар по Берлину? Немцам и в голову не пришло, что это русские, и они объявили о налете английских самолетов, из которых, мол, шесть бомбардировщиков сбито. Это была двойная ложь, ибо все наши летчики до единого вернулись на базу. И потом целый месяц били по фашистской столице еще и еще, раз десять.

В чем же дело? Где причина столь разительной картины? Почему в одних и тех же сражающихся вооруженных силах одновременно имели место факты и столь скорбные, и столь славные?

Вот какое пояснение дал в своих воспоминаниях маршал Г. К. Жуков: "Ошибки, допущенные руководством, не снимают ответственности с военного командования всех степеней за оплошности и просчеты. Каждый начальник, допустивший неправильные действия, не имеет морального права уходить от ответственности и ссылаться на вышестоящих. Войска и их командиры в любой обстановке должны всегда быть готовыми выполнить боевую задачу. Однако накануне войны, даже в ночь на 22 июня, в некоторых случаях командиры соединений и объединений, входивших в эшелон прикрытия границы, до самого последнего момента ждали указания свыше и не держали части в надлежащей боевой готовности, хотя по ту сторону границы был уже слышен шум моторов и лязг гусениц". К сожалению, таких случаев оказалось слишком много…