Честь и долг

"Милостивый государь Василий Иосифович.

Препровождая для сведения вашего высокопревосходительства копию доставленного департаментом полиции и появившегося в революционных кругах "Письма с фронта" невыясненного пока автора, на случай, если означенное письмо вам пока еще не известно, имею честь поставить вас в известность, что, по моему мнению, содержание названного письма в связи с некоторыми другими сведениями свидетельствует, во всяком случае, о том, что революционные элементы уже приступили или по крайней мере приступают к использованию настоящего положения государства для планомерной организации в армии всех ненадежных ее элементов… Я предложил ознакомить с содержанием означенного письма старших воинских начальников, однако не ниже командиров ополченческих корпусов и начальников запасных бригад, так как при более широком распространении названного письма едва ли можно рассчитывать на сохранение в полнейшей тайне его содержания…

…Прошу принять уверение в совершенном уважении и таковой же преданности,

М.Беляев".

"Ай да "мертвая голова"! — подумал Соколов о военном министре, уже давно носившем в генштабистских кругах, а теперь и во всем офицерском корпусе это прозвище, происходившее от гладкого лысого черепа генерала и его глубоко запавших темных глазниц. — Ай да "мертвая голова"! Оценка-то письму дана вполне правильная. Только что же так плохо работает департамент полиции — ведь на письме стоит дата "Июнь 1916 года", а лишь через полгода военный министр направляет его фактическому главнокомандующему! Ну и бюрократия! С такими темпами действительно можно дождаться не только бунтов в войсках, но и самой революции!"

Алексей опять поднялся с дивана, вложил документы в синий конверт и запер в плоский портфель. Портфель был немедленно вложен в саквояж и отправлен в сетку для мелкого багажа. За окном стояла непроницаемая темнота. "Да ведь поздно уже", — решил генерал.

Письмо не выходило у него из головы. Но теперь Соколов уже знал, что наряду с разраставшимся народным революционным движением был еще один отряд общества, который планомерно, из-за угла атаковал самодержавие. Это буржуазия. Его друг Сенин, ссылавшийся на вождя большевиков, очень ясно определял этот процесс: "Пролетариат борется на баррикадах, а буржуазия крадется к власти!"

Соколов смотрел в темень за окном, и ему представились сполохи пожаров. Поезд быстро мчался в ночи — все ближе к Анастасии, к дому, к тетушке…

30. Царское Село, начало января 1917 года

Николай вышел из бильярдной в коридор, где в свете плафонов мерцали золотом блюда, на которых преподносили ему хлеб-соль в его путешествии по России в год 300-летия дома Романовых. Этот блеск всегда вызывал у него ассоциацию с верноподданническим блеском глаз русского народа. Душа его немного успокоилась, и он спросил арапа, дежурящего у дверей, где сейчас находится ее величество. "В комнате у великих княжен!" — последовал ответ. Николай Александрович попросил арапа пригласить царицу в ореховую гостиную. "Этот разговор не для детских ушей", — решает Николай.

"Вечно он лезет на глаза, этот бесстыдный дар французского президента! — возмущенно думает царь, входя в гостиную императрицы и отводя глаза от висящего на самом видном месте гобелена "Мария-Антуанетта и ее дети" с картины Вижэ-Либрена. — Не нашли ничего лучшего преподнести Аликс, как изображение королевы, которой чернь отрубила голову! Эти наглые французы вечно суются невпопад! А может быть, это намек?"

Шурша шелками, в гостиную вплывает императрица.

— Ты звал меня, солнышко? — кокетливо улыбается сорокапятилетняя женщина, высокая, довольно грузная, но не полная, с зачесанными наверх волосами, с крупными жемчужинами в ушах, выглядящая старше своих лет.

— Да, май дарлинг! — тянется ей навстречу Николай. — Я хотел с тобой поговорить о политике, а дети…