Честь и Долг

Главное было сделано, дальше уж пошло совсем легко: в строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане…

«Наконец исчезнут с ворот скверов и парков позорные таблички: «нижним чинам и собакам вход запрещен!» — думала Настя, тихонечко сидя в уголке за дюжими спинами солдат-зрителей, с одобрением встречавших каждое слово.

Тем временем диктовка последнего, седьмого пункта приказа подошла к концу. Установили, что отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п. — и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д. А грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности, обращение к ним на «ты» воспрещается вовсе. Всякое же нарушение приказа в этой части доводить до сведения ротных комитетов…

Когда поставили последнюю точку под подписью «Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов», то дружно грянули «ура!». Многие делегаты Совета еще не разошлись из Белого зала, когда торжественно вошла комиссия во главе с Соколовым. Большевик Падерин зачитал текст. Его заслушали в торжественной тишине. Не шаркнула ни одна нога, не прошелестела ни одна бумажка. Лица солдат, узнавших семь параграфов приказа № 1, светлели. Революция только начиналась, неизвестно, какие трудности ждали ее, ведь царь-то еще не утратил своей короны и скипетра. А тут такой понятный приказ. Теперь-то возврата назад не будет! — так думали многие солдаты. Когда чтение короткого документа закончилось, гул одобрения, словно гигантский вздох вулкана, поднялся под своды Таврического дворца. «Ура!», «Да здравствует революция!», «Да здравствует Совет!» понеслось в двери и окна дворца.

Тут же приказ № 1 был сдан в типографию, отдан на телеграф. Петроградский Совет сразу завоевал на свою сторону армию от фронта до фронта, от столицы до самого отдаленного гарнизона, куда его донес не только телеграф или Юз, а тысячеустая солдатская молва. Мощное орудие разрушения старой карательной царской армии начало свое действие.

54. Могилев — Псков, 1 марта 1917 года

Со станции Могилев императорский поезд тронулся около пяти утра, когда Николай крепко спал. Впереди, как полагается, с достаточным интервалом шел второй литерный — свитский.

Государь проснулся около десяти. Только что миновали Смоленск. Из Вязьмы, где поворачивали на Ржев и Лихославль, Николай дал телеграмму в Царское Село. По-английски сообщал дорогой Аликс, что погода прекрасная и много войск послано в Петроград с фронта. Он не знал, что эшелон Николая Иудовича железнодорожники всячески задерживают и генерал не добрался еще и до Витебска.

За окном проносились утонувшие в снегах деревеньки, маленькие уютные станции. Во Ржеве поезд сбавил ход, и можно было хорошо рассмотреть тихие улицы, редких извозчиков и прохожих, колокольни церквей, стаи галок…

Железнодорожное начальство вытянулось по стойке «смирно» на платформе перед красным маленьким вокзалом. В конце платформы толпа пассажиров, оттесненная жандармами к багажному сараю, изумленно глазела на лакированные темно-синие вагоны с золотыми царскими вензелями. В зеркальном окне проплыла знакомая по тысячам портретов фигурка в серой черкеске с аккуратно расчесанным пробором и бородкой.

Народу разных сословий на вокзале накопилось много: поезда не ходили пропускали литерные. Передний, свитский, остановился, чтобы высадить одного и взять другого путейного инженера. Инженер из Ржева должен был следовать в первом литерном весь свой участок — до Лихославля. Дальше его заменял коллега со следующего участка движения.

Дородный путейский чиновник с молоточками в петлицах робко поднялся в синий передний вагон. Он хотел стоять в тамбуре, чтобы не лезть на глаза начальству, но его пригласили в купе, где ехал инженер поездов его императорского величества Эрдель. Во-первых, так полагалось. А во-вторых, Эрделю страсть как хотелось узнать новости — ведь на всех станциях есть телеграф и из столицы могли поступить сообщения. Самому начинать разговор об этом Эрделю не хотелось, его положение обязывало к сдержанности перед провинциалами.

— Нет ли депеш от министра путей сообщения? — придумал наконец он.

Ржевский путеец от изумления открыл рот.

— К-как, вы разве не знаете, что министр путей сообщения и другие министры арестованы и препровождены в Государственную думу? — заикнулся он. — А вместо министра нам дает теперь распоряжения комиссар Государственной думы Бубликов!

Эрдель при сем известии сделался нем и недвижим. Инженер с интересом посмотрел на него. Ему странно было встретить человека, который 1 марта еще не знал о событиях в Петрограде.

Эрдель чуть порозовел и приоткрыл рот.

— И что же предписывает этот Баранкин?..

— Бубликов, — поправил его путеец.

— Ах да, Бубликов…