Честь и Долг

Фронтовик, только что яростно ругавшийся, остается стоять с открытым ртом. По его глазам, по лицам окружающих солдат, рабочих и крестьян видно, что в их умах и душах началась мучительная перестройка, что ленинские слова рассеивают туман ложного патриотизма, освобождают от иллюзий.

Но в зале немало и тех, кто не согласен с Лениным. Меньшевики поднимают крик и шум, когда Владимир Ильич говорит о смердящем трупе германской социал-демократии, обуреваемой шовинизмом и мелкобуржуазностью, когда подчеркивает, что между большевиками и соглашателями не может быть никакого единства. А когда Ленин заявляет, что революция в России должна привести к Республике Советов, вместе с овацией поднимается свист и топанье.

Несколько меньшевиков даже бросаются с кулаками к трибуне, но большевики преграждают им путь. Минут десять никто в Белом зале не был спокоен — кроме Ленина. Он так же размеренно начал зачитывать другой свой тезис — о земле, о передаче ее крестьянам. И снова — буря в зале. Овации на левых и неистовство — на правых скамьях.

После Ленина поспешают на трибуну меньшевики. Первым из них Мешковский-Гольденберг. Он клеймит Ленина «бунтарем», заявляет, что Владимир Ильич «отсек себя от революции»… Войтинский, выступающий следом, называет тезисы Владимира Ильича «бредовыми», заявляет, что, кроме кучки «сектантов», за Лениным «не пойдет никто»…

К удивлению Насти, выступают против тезисов Ленина несколько деятелей, которых она считала большевиками. Дело поправляет немного лишь Александра Михайловна Коллонтай, которая страстно высказывает полную солидарность с Лениным…

Меньшевики очень стараются агитировать за соединение всех фракций в общую партию. Но тут же они нападают на Ленина, отстаивают оборончество и верность союзникам…

Ленин уходит из президиума незаметно. Но меньшевистские ораторы еще долго громят его, не заметив, что он исчез. Сразу после его ухода по рядам, где сидели большевики, идет сигнал: «Уходите…»

Настя вышла вместе с Сениным. Екатерининский зал жил своей обычной жизнью, дав пристанище многочисленным митингам. С высокой площадки лестницы, спускающейся от Белого зала в Екатерининский, Михаил окинул взглядом всю кипящую внизу массу народа. Потом задумчиво произнес:

— Большинство из них думает, что революция уже совершилась… А ведь подготовка к настоящей революции только начинается!..

70. Могилев, апрель 1917 года

Алексеев, назначенный Временным правительством верховным главнокомандующим, решил созвать по просьбе Брусилова у себя в Ставке совещание главнокомандующих фронтами. Со всех сторон нового вождя армии одолевали генералы и офицеры жалобами на разлагающее влияние приказа № 1, хотя военный и морской министр Гучков официально отменил его действие за пределами Петрограда. Хитрый Алексеев хотел заручиться мнением видных военачальников, прежде чем начинать давление на Временное правительство, чтобы оно помогло генералитету навести порядок и дисциплину на фронтах. Многомудрый Михаил Васильевич полагал, что коль скоро верхушка армии так легко добилась от Николая Второго отречения и тем спасла Россию от больших неприятностей, то теперь ей будет нетрудно припугнуть Временное правительство и с его помощью прекратить развал армии.

За день до начала совещания в Могилев стали прибывать специальные поезда из Пскова, Минска, Бердичева и Ясс, доставившие главкосева Драгомирова, главкозапа — Гурко, главкоюза — Брусилова и помощника главкорума Сахарова. Сахаров фактически командовал Румынским фронтом, но звание главнокомандующего носил сам король Румынии, так что российскому генералу пришлось довольствоваться должностью его помощника. Алексеев почел своим долгом встретить каждого из генералов на платформе Могилевского вокзала, выстроив почетный караул из георгиевских кавалеров, несших охрану Ставки. Старый гимн «Боже, царя храни» был уже отменен, «Марсельезу» главковерх запретил играть. Торжественные встречи проходили под звуки военных маршей. Некоторые штабисты, прибывшие с главкомами, напуганные в своей глуши солдатскими волнениями, чуть не плакали от умиления и восторга, когда почетный караул печатал по платформе шаг, словно в недавние времена, а музыканты извлекали из своих инструментов не революционные такты «Марсельезы», а «Прощание славянки» и другие бравурные звуки, к которым ухо привыкло со времен молодости, протекавшей в офицерских собраниях. Генерал-квартирмейстер Западного фронта Соколов, приглашенный новым главкозапом в поездку, увидев это, только дивился, как удалось в океане революционных бурь сохранить тихий остров шагистики.