Честь и Долг

В Петроград короткий состав из четырех зеленых пульманов прибыл утром. На дебаркадере Царскосельского вокзала, подле царского павильона, уже выстроилась рота парадного расчета гарнизона. Одновременно с прибытием поезда из одноэтажного здания, где прежде располагались комнаты ожидания для царского семейства, вышел Гучков. Военный министр, так же как и Керенский, обожал пользоваться всем царским — автомобилем, салон-вагоном, почестями. Даже Царскосельский вокзал для приема генералов был выбран из-за того, что именно здесь располагался самый импозантный царский павильон, ковры которого Гучков мог теперь попирать своими английскими ботинками и в стенах которого он мог начальственно говорить с военными, носящими самое высокое в российской армии звание — генерал-адъютантов.

Рядом с Гучковым, но чуть сзади него, нервно вытянулся Лавр Георгиевич Корнилов, недавно назначенный на должность командующего Петроградским военным округом. Временное правительство в лице Гучкова, Коновалова и Некрасова вместе с военной верхушкой выдвигало Корнилова исподволь на передний план, рассчитывая на его холодную жестокость для того, чтобы привести в порядок войска, расположенные в столице. Узкие монгольского типа глаза, худое, желчное лицо Корнилова с вечно ходящими желваками на скулах, выражало волю и решительность. Он стоял, заложив большой палец правой руки за отворот френча, а левую руку заведя за спину.

Вагоны плавно остановились. Первым вышел Алексеев, за ним — Брусилов, Драгомиров, Гурко. Соколов, ехавший в соседнем вагоне, в числе сопровождавших, услышал хриплый голос Корнилова, скомандовавшего: «Смирно!» Но странно: солдаты почетного караула словно ничего не слышали. Они продолжали стоять вольно, а некоторые даже высовывались из строя, стараясь получше разглядеть отцов-командиров, о которых трубили все газеты.

Алексеев, сурово оглядев строй, все-таки гаркнул: «Здорово, братцы!», и был несказанно удивлен, когда нестройный хор голосов вяло ответил ему что-то похожее на «Здравия желаем, господин генерал!». На лицах многих солдат бродила явная усмешка. Четыре шеренги солдат, чуть не толкая друг друга, сделали поворот направо и продефилировали совсем не церемониальным маршем, а небрежно, чуть ли не походным шагом мимо высшего начальства российской армии.

«Вот это да! И это столичный гарнизон! Военному министру, главковерху и главкомам чуть ли не язык из строя показывают!.. — изумился Соколов. — А как же с авторитетом Алексеева, да и Гучкова, о которых столько трубят господа штатские, прибывающие на фронт из Петрограда?!»

Алексею неудержимо хотелось увидеть Настю, рассеять сомнения или разрубить гордиев узел их отношений. Анонимное письмо, полученное накануне, жгло его через карман френча, в душе поднимались такие тяжелые волны обиды и ревности, что он иногда переставал видеть своих собеседников. Соколов хотел бы прямо с вокзала отправиться к себе на Знаменскую; но долг службы не позволял ему.

Штабные прошли вслед за своими начальниками через царский павильон. Кавалькада авто ждала военного министра и генералов. Во взглядах обывателей и бродящих у вокзала солдат читались отнюдь не восторг и уважение.

Взревели моторы, окутав царский павильон газолиновым дымом, кавалькада ринулась на Загородный проспект, повернула с него на Гороховую улицу. Остались позади Фонтанка и Екатерининский канал с ноздреватым серым весенним льдом, по набережной Мойки авто подкатили к парадному портику Мариинского дворца. На площади было полно бездельничающего народа, но внутрь дворца никому без пропускных листков и мандатов не дозволялось входить. Решительная охрана из солдат какой-то крепкой части перекрывала все входы и выходы. Перед Гучковым и генералами солдаты, украшенные красными бантами, весело вытянулись «во фрунт» и привычно отдали честь, упраздненную приказом № 1. Приехавшие вошли во дворец.

Резиденция бывшего царского, а теперь Временного правительства поражала роскошью и великолепием отделки. Красный бархат, белый лак с золотым орнаментом в деталях интерьера и мебели, художественный паркет полов, мрамор стен невольно внушали почтение даже господам генералам. Лишь Гучков нахально и гордо стучал своими крепкими английскими ботинками по узору паркета и быстрым шагом вел за собой группу гостей. Из вестибюля, где генералы сбросили шинели на руки солдат, военный министр повернул на узкую лестницу, ведущую на второй этаж, где, по-видимому, находился кабинет главы правительства, уже ждавшего с нетерпением руководителей армии.

Просторная приемная, секретарь, склонивший в поклоне набриолиненную голову, открытая высокая белая с золотом дверь, зал с ярким и пушистым ковром во весь пол. Где-то вдалеке белый стол и седой невысокий господин в визитке, с аккуратно подстриженной бородой, немного утиным носом и густой шевелюрой. Лицо хорошо знакомо по газетным портретам — князь Львов. Вблизи лицо показалось серым, мешки под глазами, глубокие морщины и тусклые глаза.