Честь и мужество

На стол было выгружено содержимое чайных коробочек. Полтора десятка золотых часов, массивные золотые браслеты, жемчуг, россыпь драгоценных камней, удивительной красоты платиновые и золотые изделия, медальоны, цепочки, кулоны, множество колец и перстней…

— Откуда у вас драгоценности? — хмуро спросил капитан Катенев. Он был разочарован: ни валюты, ни золотых пластин. Значит, придется искать еще и еще.

Теперь Нахбо играл в открытую.

— Откуда? — зло переспросил он. — Откуда хотите. Например, наследство. Или коллекция. Покупал в ювелирных магазинах. Нравится? Имеете вопросы еще?

— Имеем. Почему прячете? Зачем вам тайники?

Нахбо возмущенно всплеснул короткими ручками, зацокал языком.

— А почему я должен такие ценности разбрасывать по квартире? Может, я панически боюсь воров. Может, не хочу, чтоб видели дочери. Да мало ли… Ах, что за вопрос!

— Ну а где валюта? — Катенев чувствовал, как закипает в нем раздражение.

Нахбо неторопливо снял очки, вынул платок, аккуратно протер стекла. Лицо его опять стало безучастным.

— Валюты у меня нет, — холодно произнес он. — Нет и не было.

* * *

Назавтра обыск возобновился. Сантиметр за сантиметром прослушивал Горюнов прибором-золотоискателем пол и стены. Прощупали каждую тряпку, перелистали каждую книжку. Но все напрасно — поиски зашли в тупик. Ничего не нашли ни на принадлежащей Нахбо даче, ни в обоих его гаражах. Убеждаясь в безуспешности обыска, Нахбо держался все более вызывающе. Презрительно следя за работниками ОБХСС, он время от времени бормотал себе под нос что-то о «моральном ущербе», о «жалости к уставшему старику» и «напрасно убитом времени», демонстративно зевал и брался за сердце.

Поздно вечером в кабинете полковника Комиссарова состоялось короткое оперативное совещание. Все были удручены и не особенно скрывали это друг от друга. Катенев же чувствовал себя совсем скверно.

— Илларион Артемович, — откровенно заявил он полковнику. — Мы сделали все, что было в наших силах. Уверен: после того как Петр Нахбо нашел в ручке золотые десятки, братец постарался их сразу же перепрятать. Скажем, зарыл в лесу. А где? Впрочем, я уже начинаю думать, что…

— Что их не было. Да? — подхватил Комиссаров. — Нет уж, вы это бросьте, Виктор Сергеевич! Были! И найти мы должны непременно, куда бы он их ни зарыл. Нахбо хитер, чего там. А мы что, лыком шиты? Найде-о-м!

— А знаете, — быстро проговорил подполковник Булушев, вставая, — я не думаю, что Нахбо рискнул хранить золото где-то на стороне. Не такой он человек, чтоб с ним хоть на секунду расстаться. Это ж болезнь неизлечимая. Как говорится, одна, но пламенная страсть… Ему непременно надо быть уверенным, что золото рядом с ним, рукой подать… Где-то оно дома!

Комиссаров внимательно посмотрел на оживившееся лицо подполковника.

— А что если, Анатолий Сергеевич, вам попробовать самому? — помолчав, сказал он. — Уверенность — штука хорошая, а свежий глаз — и того лучше. Завтра, между прочим, у нас последний шанс: если валюту не найдем, больше задерживать Нахбо нам закон не позволит… Беретесь?

— Поищем! — решительно тряхнул курчавой шевелюрой Булушев.

* * *

— Израиль Самуилович, есть у вас фигурная отвертка?

— Что-что? — Нахбо стряхнул оцепенение.

— Отвертка, говорю, нужна. — Булушев деловито кивнул на холодильник. — «ЗИЛ»-то у вас новый, верно?

— Н-новый…

— Вот и я гляжу — новый. А вот отчего появилась на шурупе царапинка, — Булушев подмигнул, — ума не приложу. Не припомните?

Нахбо молча, будто в столбняке, следил за ловкими пальцами подполковника, вывинчивающего один за одним все двенадцать шурупов задней стенки холодильника. Когда же Булушев снял стенку и, страдальчески морщась, запустил руку в плотный, поблескивающий слой стекловаты, Нахбо закрыл глаза.

— Воды… — прохрипел он, задыхаясь.

— Что-то тут есть, — одновременно с ним сказал Анатолий Сергеевич, вынимая завернутый в бумагу необычайно тяжелый сверток.

Стуча зубами о стакан, Нахбо пустым, остекленевшим взглядом смотрел, как на столе вырастала матово отсвечивающая желтая груда. Царские золотые десятки, пятерки и империалы, старинные французские наполеондоры и франки, динары, лиры, гинеи, расфальцованные в пластинки неизвестно какие золотые монеты.

Булушев с сожалением рассматривал рукав, по локоть облепленный стекловатой.

— Виктор Сергеевич, — сказал он будничным голосом, обращаясь к Катеневу. — Будь добр, позвони Комиссарову. А я пока немножко почищусь. Где тут у вас платяная щетка, Израиль Самуилович?

* * *

Они сидят уже долго — два немолодых человека. Полковник милиции, в прошлом фронтовик, разведчик и контрразведчик, видавший за свои пятьдесят лет столько, сколько некоторым хватило бы на три жизни. И шестидесятитрехлетний старик, всю свою жизнь посвятивший одному — обогащению. Их поединок, по сути дела, уже закончен, и его исход не вызывает сомнения даже у самого Нахбо.

И он молчит, уставившись в край стола тяжелым, безнадежным взглядом. А полковник смотрит на этого подпольного миллионера и пытается понять, о чем думает он сейчас.