Честь и мужество

— Командирован за провизией! — перехватив взгляд капитана, смущенно пошутил Альберт. — Домашние принудработы…

— Ладно, Альберт, спасибо. Ступай, я теперь управлюсь, — сказал Катенев и пошел через улицу к «Москвичу».

Машина стояла против кирпичной арки, ведущей во двор старого дома, сохранившегося еще со времени старой Самары. На одной из стенок арки белела знакомая чуть ли не всем куйбышевцам табличка:

И. С. НАХБО

ИСКУССТВЕННЫЕ ЗУБЫ

(ВО ДВОРЕ)

И вновь капитан ощутил в себе знакомое чувство напряженности. Зубной техник. Золото. Гигла Кизирия. Вряд ли это совпадение. Очевидно, Гигла приехал именно к Нахбо. Но зачем? За золотом? А может быть, наоборот — предложить золото? Или еще проще — вставить зуб. Не станешь же их расспрашивать: «Ребятки, что у вас за дела?»

И все-таки над этим стоило подумать…

Братцы

— Что-о? Обменять золото?

Подведенные брови поползли вверх. Люся растерянно смотрела на странного клиента: шутит, что ли?

Но тот не был расположен шутить. Согнувшись перед окошком, он раздраженно тряс плохо выбритыми, обрюзгшими щеками:

— Я в банк пришел или куда? Почему вы на меня уставились, что я такого спрашиваю? Ну, золото, золото — обменять золото на деньги! Имею я право это сделать у вас или где?

Люся нерешительно качнула высокой прической:

— Н-не знаю… Подождите, пожалуйста, я спрошу. Закрыв окошко, она быстро подошла к сдвинутым буквою «П» столам, где сидели другие сотрудницы.

— Девчонки, — весело зашептала она, — там какой-то псих… Золото, говорит, хочу менять. По-моему, он вообще… Чего ему сказать-то?

Три пары глаз с интересом уставились на высокого, неопрятно одетого старика, с брезгливым нетерпением ожидавшего Люсю. И тотчас, сквозь сдерживаемые смешки, — короткий обмен мнениями:

— Может, в милицию позвонить?

— Лучше — в психбольницу…

— Давайте, девчонки, расспросим, а?

Странного клиента не смутило внимание. Напротив, он оживился, увидев, что к барьеру подошла не одна Люся.

— А какое это у вас золото, гражданин?

Видимо, старик ждал этого вопроса, по лицу скользнула тень злорадного удовлетворения:

— Нет у меня золота, — заговорил он горячо. — Не было и не будет никогда. А у моего брата-таки есть, и столько, что ой-ой-ой! Израиль Нахбо, слышали такого, нет? Жулик он, скряга, у него и монеты золотые, и драгоценности… Золотые зубы делает, торгует, ловчит, ничтожество! А я Петр Нахбо, я честный человек, я не могу терпеть такого типа на этом белом свете.

Распаляясь все больше, он брызгал слюной, размахивал длинными, разболтанными руками. Девушки озадаченно переглядывались. Потом он, бормоча что-то про суд и прокуратуру, повернулся и ушел.

— Девочки, — решительно сказала Люся. — Может, он и тронутый, а в милицию давайте позвоним. А вдруг?..

* * *

Нельзя сказать, чтобы они были равнодушны друг к другу. Нет, напротив, братьев связывало крепкое, устоявшееся чувство, ослабить которое не могли ни годы разлук, ни значительные расстояния. Но редкие их встречи разжигали огонь этого неугасимого чувства еще жарче и нестерпимей.

Взаимная ненависть связывала братьев Нахбо.

Не было большего оскорбления для Петра Самуиловича, чем похвала в адрес его родного братца. Как жизненную трагедию переживал он финансовые успехи Израиля Самуиловича, его умение волчьей хваткой вцепиться в каждую затертую копейку, его потрясающую способность выходить сухим из воды. Он мучительно завидовал обилию великолепных вещей, заполнивших квартиру брата. Он плевался от ярости, когда слышал о пикантнейших развлечениях, которые позволял себе братец, хоть и перешагнул уже за шестьдесят. Он называл брата — где угодно и при ком угодно — жуликом, скрягой, развратником, выродком, но зависть и ненависть от этого не ослабевали ничуть. И когда, приехав в Куйбышев, Петр Нахбо натолкнулся на решительный отказ брата заплатить за него долг в гостинице, он почувствовал, что чаша переполнилась, и забродившая ненависть плеснула через край.

Молоденький лейтенант милиции, дежурный Самарского райотдела, с удивлением и нескрываемым неодобрением поглядывал на двух умолкших, яростно сопящих стариков. Перед ним на столе лежал листок бумаги: И. С. Нахбо требовал

«привлечь к уголовной ответственности П. С. Нахбо за присвоение ему, И. С. Нахбо, принадлежащего пальто (совсем почти нового)».

Только что лейтенант был свидетелем безобразной, унизительной сцены: жалобщик чуть не с кулаками набрасывался на родного брата. Как только не обзывал он его при этом — и босяком, и попрошайкой, и сумасшедшим лоботрясом, и… Чего только он не наговорил из-за этого злосчастного пальто. Впрочем, ленинградский брат не остался в долгу, так что пришлось даже призвать их к порядку. «И как только не совестно, — тоскливо думал дежурный, машинально перечитывая заявление. — Пожилые люди, дедушки, а вот…»