Честь и мужество

— Ну что ты все отмалчиваешься, Иван Андреевич? Что ты, не можешь выступить, призвать?

Он удивился:

— Призвать? Кого?

— Ну как Кого? Всех коммунистов отдела…

Он еще больше удивился:

— Да разве надо призывать коммунистов к службе?

Но замечание парторга задело, и он долго раздумывал над ним, стараясь найти подходящую форму внутреннему ощущению своей правоты. Вспомнилось услышанное по телевидению стихотворение Роберта Рождественского.

На земле,
            безжалостно маленькой,
жил да был
            человек маленький.
У него была служба
            маленькая
И маленький очень
            портфель.
Получал он зарплату
                        маленькую…
И однажды —
            прекрасным утром
постучалась к нему
                    в окошко
небольшая, казалось,
                 война…
Автомат ему выдали
                       маленький,
Сапоги ему выдали
                      маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую
               по размерам —
ш и н е л ь…
…А когда он упал
             — некрасиво,
               неправильно,
В атакующем крике
вывернув рот,
то на всей земле
            не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный
            рост!

— Дочка! — сказал Иван Андреевич. — Сбегай-ка завтра в библиотеку и принеси мне эти стишки, а?

…Неловко потоптавшись, он положил раскрытый сборник перед парторгом:

— Вот!

Тот, слегка удивившись, внимательно прочитал, поднял глаза на Ивана Андреевича:

— Хорошее стихотворение. И что?

Иван Андреевич отчаянно покраснел. Как же объяснить, зачем он принес стихи? Торопливо забрал сборник.

— Нет, ничего. Так… показать…

— А-а, — протянул парторг, — тогда ясно.

— Ничего тебе не ясно, — вздохнул Иван Андреевич. И, уже выходя из двери, выпалил: — Жить надо… вот так!

— Ух ты! — воскликнул парторг. — Чтоб не хватило мрамора!

Иван Андреевич поспешно зашагал по лестнице, ругая себя за неожиданную чувствительность.

….Хорошо размышлять над прочитанной книгой. Как ни деликатен писатель, как ни старается он избежать навязывания читателю своих выводов и оценок, а все-таки мы постоянно чувствуем его руку, его пусть тихий, но уверенный подсказ. А попробуйте поразмышлять над человеческой жизнью, которую любители красивостей иногда называют открытой книгой. Да еще над такой жизнью, как Ивана Андреевича Шумника, — ясной, неброской, обыкновенной, словом, как у многих и многих, как у всех. Он и хотел жить, как все, — это было его важнейшим жизненным принципом, считал это главным достоинством человека. Тут все дело в том, как понимать это «как все», что именно вкладывает человек в понятие «как все». Одни прикрывают им стремление урвать побольше, пролезть куда-то, бесцеремонно работая локтями: «Все так делают, чего ж отставать?»

У других понятие «как все» означает прежде всего «как должны жить все». У Ивана Андреевича это укладывалось в одно слово: честно. Работать — честно. Дружить — честно. Любить — честно. Без исключений, без отступлений, без особых случаев. Всегда! Везде!

Мне бы очень хотелось рассказать о том, как укоренялось среди сослуживцев мнение о нем как о человеке, на которого можно положиться во всем, в любых обстоятельствах. О том, как не спал трое суток, подменяя на дежурстве уставших товарищей, как, обнаружив, что ехавший с ним в «газике» малознакомый человек дрожит от холода, усадил его на свое место, к печке, а сам, одетый куда легче, пересел на самое холодное место. И еще о том, как отказывался он от квартиры в новом доме, считая, что есть более нуждающиеся, он, конечно, не из их числа: у его семьи была крыша над головой — восьмиметровка в помещении барачного типа. И когда квартиру в новом доме чуть ли не насильно, но заставили-таки взять, он срывающимся голосом сказал:

— Если вы так относитесь… спасибо! Обещаю… голову положить, если придется… не за квартиру… За отношение.

Никто не посмел улыбнуться над этой неуклюжей, отрывистой фразой. Поняли: уж если Иван Андреевич заговорил таким образом, стало быть, очень многое он хотел сказать.

Наверное, таких людей хорошо понимают женщины. И, не позволяя с ним ни словом ни жестом расхожего кокетства — не располагал он к этому, никак не располагал, — вслед ему не раз устремляли они завистливый взгляд. Эх, мне бы такого! На всю жизнь! Счастливая жена…

Она и была счастливой, жена Ивана Андреевича. Ибо что ни говори, а не каждой встречается человек, за которым чувствуешь себя как за каменной стеной: и от беды убережет, и радости не расплещет.

…В этот вечер его ждали к вареникам. Очень он их любил, Иван Андреевич. И хоть давным-давно расстались его родители с родной Украиной, хоть и пустила семья Ивана Андреевича в Куйбышеве самые глубокие корни, а все-таки силен он, ой как силен голос крови. И упорно называл стопроцентный волжанин Иван Шумник пельмени варениками, лук — цыбулей, а про русские щи говорил с необыкновенной выразительностью:

— Насыпь борща!