Уилл поднял руку. К ним снова подошла Джун, улыбнувшись Михаилу. Михаил заулыбался в ответ и заметил, что рука Уилла всё ещё поднята. Магда, та самая чешка, также присоединилась к ним, также улыбнувшись Михаилу и мягко лизнув ухо Джун, которая пару раз толкнула её бедро своим. Но рука была поднята… Ева втиснулась между подружек, поприветствовав их привычным вылизыванием ушей той и другой. Все три смотрели на Михаила.
— Я посмотрю — ты вечеринку собрал. Присоединишься ко мне? — спросил Михаил.
— О, я думаю, ты и без меня разберёшься, — отказался Уилл, думая, удастся ли ему милостью бога пропихнуть эти расходы через кассу «Пост» или же его младшей дочери придётся пойти в будущем году в общественный колледж принца Джорджа.
— Чьё дело? — спросил Михаил, встав из-за стола.
Уилл уже всё записал: «Василий Крулов, ассистент Сталина с 1942-го по 1954-й, исчез в середине 50-х».
Михаил даже не посмотрел в записанное.
— Послезавтра будет.
Девчонки увели его.
Глава 32
В честь появления перед командованием Карл и Вилли почистили форму, оттёрли грязь с ботинок, побрились и помылись и даже раздобыли белые летние шапочки, которые они были обязаны носить, являясь частью Люфтваффе. По своему собственному мнению они выглядели весьма щеголевато. Никогда не скажешь заранее, на кого наткнёшься, так что хорошо выглядеть всегда являлось мудрым шагом.
Поскольку Кюбеля к ним приписано не было, их довезли в здание штаба — особняк в тени деревьев, растущих с прошлого века. Любое имеющееся здание быстро занималось войсками, а Четырнадцатой танковой повезло найти красивый старинный дом, окружённый деревьями, стоящий на дальней стороне танкового парка. На самом деле они сначала нашли дом, а потом уже основали возле него танковый парк. Обитель георгианской стати с аристократическим прошлым была в 1939 году превращена красными в подобие картофелеводческого колхоза. Теперь же она была украшена пышными баннерами со свастикой и флагами Четырнадцатой танковой и окружена линиями колючей проволоки и постами с пулемётами МГ-42. Газоны и кусты были размолоты следами гусеничных бронированных чудовищ.
Внутри царила деловая атмосфера: здесь сновавшими повсюду кадрами обслуживались все нужды дивизии — отсюда администрировалась двенадцатитысячная четырёхсоттанковая общность, находящаяся в постоянном контакте с врагом. Комнаты связистов, огромный зал, где располагалась топографическая карта, изучаемая офицерами, в то время как унтеры двигали по ней цветные кирпичики и другие комнаты, превращённые в офисы, где заказывались боеприпасы, отслеживался их расход, делались запасы, оценивались остатки топлива, учитывались остатки, распределялись квартиры, обеспечивался провиант — тут не находилось времени даже для чая.
Но сегодня генерал фон Бинк нашёл время для чая. В белой рубашке с закатанными рукавами, без Рыцарского Креста с дубовыми листьями, сейчас покоящегося где-то в шкафчике, в генеральских штанах с красными полосами, заправленными в полированные сапоги для верховой езды, с ёжиком седых волос — генерал Бинк был одним из стариков-танковых аристократов. Он воевал ещё в Великую войну, затем в Испании и теперь докатил свои машины через равнины Европы до самой Украины. Миллион раз был подстрелен, полдюжины раз тяжело ранен и всё ещё был полон задора и отваги. Он откровенно наслаждался адом войны.
— Мило с вашей стороны, друзья, заглянуть, — обратился Бинк к визитёрам, словно они явили некий жест доброй воли. — Сержант, это у вас шесть нашивок за ранения, верно?
— Да, сэр, — подтвердил Вилли Бобер. — Почти столько же, как у вас.
— Сэр, — вмешался Карл, — я бы хотел отправить его назад, в Германию. Из него выйдет роскошный унтер для учебки. Его мудрость понадобится молодым.
— Отличная идея. Побеждай мы в войне — я бы сказал «да», немедленно. Но, как вы знаете, мы терпим поражение. Ситуация несколько иная. И — да, сержант, у меня тоже шесть нашивок за ранения. Но большинство из них я получил, сидя на месте.
Все рассмеялись. Да, точно — сидя в горящем Pz-IV, вокруг которого свистят ивановские 76-мм снаряды.
Генерал налил каждому десантнику чая. Он был ярым приверженцем этой церемонии.
Кабинет был огромен, а целую его стену занимала операционная карта местности. В этом кабинете могли проходить концерты пианистов, приёмы и прочие изысканные события, описываемые Толстым (но не Достоевским). По сравнению с лихорадочной активностью других этажей этот кабинет был самой безмятежностью. Вся внешняя стена представляла собою огромное окно, из которого была видна терраса, вишнёвые насаждения, танки «Пантера» и горы.
— Итак, вы понимаете, что вы здесь постольку, поскольку для вас есть дело.
— Да, сэр.