Честь снайпера

Оба летчика были подростками, еще совсем детьми, молодыми, полными бравады. Подполковник госбезопасности Дворкович, сопровождавший Милу, не поддерживал ее ни словом, ни улыбкой. Он сидел неподвижно, словно статуя социалистического реализма. Всем было известно, что он выполнял волю Вождя, поэтому перед ним распахивались настежь двери, люди вытягивались в струнку, подавали лучшие кушанья, повиновались беспрекословно. Это было единственное его достоинство.

И вот Як-6 в воздухе. Этот двухмоторный транспортный самолет был спешно разработан в условиях войны, чтобы обеспечить армию легкой универсальной воздушной машиной. Ни о каких удобствах речь не шла. Сделанный в основном из дерева и брезента, он был похож на игрушку по сравнению со скоростным истребителем, на котором летал ее муж Дмитрий, всегда остроумный, неунывающий.

Время от времени самолет, попав в воздушную яму, проваливался вниз на пару десятков метров, оставляя желудок Милы на предыдущей высоте. Всякий раз в момент расставания с гравитацией девушка, ощутив головокружение и ужас, хваталась за переборки, понимая, что это глупо. Ударившись о землю, фюзеляж разлетится вдребезги, словно ваза. Вспыхнет пожар. Мила молила бога о том, чтобы умереть от удара, а не от огня. Мысль о смерти в пламени вселяла в нее ужас.

Постоянные падения, страх, холод кабины – от всего этого желудок у Милы бунтовал. Ее подташнивало, но она понимала, что, если ее вырвет, это напугает Дворковича, чего ей совсем не хотелось. Подполковник госбезопасности сидел напротив, прямой как шомпол, без каких-либо чувств на плоском некрасивом лице, полный решимости сохранить свое достоинство, сознавая, что здесь он является полномочным представителем самого Вождя. Губы не изгибались в улыбке, глаза не наполнялись теплом. Такими были все прислужники Вождя, в особенности те, кто арестовывал отца Милы.

Громкий гул двигателей не позволял разговаривать, в кабине стоял тошнотворный запах авиационного бензина, а за толстым плексигласом иллюминаторов было слишком темно, чтобы что– либо рассмотреть, если не считать вспышек взрывов на земле: погибали люди, здания превращались в воронки, от городов оставались сплошные развалины. Сегодня ночью война утоляла свой ненасытный голод, и в этой части света хозяйничала жажда разрушений. А самолет цеплялся за воздух неуверенно, непрочно, крылатая машина, казалось, скользила вперед, практически потеряв управление. Открылась дверь кабины – точнее, люк, и высунулась голова летчика в шлемофоне. Живые человеческие глаза казались крошечными под огромными стеклами очков, которые были закреплены на лбу, придавая летчику сходство с насекомым.

– Установили радиосвязь, с площадкой есть визуальный контакт, заходим на посадку, – прокричал он, перекрывая рев двигателей. – Когда будем садиться, нас здорово тряхнет, но все будет в порядке. Мы выгрузим ящик, вы встретитесь с ребятами, и все это займет считаные минуты.

Петрова кивнула.

Она захватила с собой «Тятю Федора», как она называла свою винтовку. Это была винтовка Мосина образца 1891/1930 года под патрон 7,62х54R, с оптическим прицелом ПУ, установленным на стальной скобе ствольной коробки. Царские войска с этой винтовкой проиграли в 1905 году японцам, а затем в 17-м немцам. Да и Красная армия, по сути дела, проиграла в 39-м финнам. Похоже, винтовке предстояло впервые одержать победу в войне, однако для этого ей еще предстояло убивать и убивать. Конкретно за этим оружием тянулся длинный кровавый след, поскольку сначала оно принадлежало Татьяне Морозовой, а затем Люде Боровой. Обе они были замечательные девчонки, обе погибли, но винтовка особо ценилась за необычайную точность боя, особенно если использовать патроны № 443-А, которые предпочитала Петрова. Она стреляла из этой винтовки больше сотни раз, в снег и в летний зной, в грязь и в пыль, в деревенских избах и в руинах городских кварталов, при свете дня и в ночной темноте, среди ослепительно-золотистых полей пшеницы, раздавленной танками, в Сталинграде и под Курском. Старина «Мосин» никогда ее не подводил, и когда, дернувшись назад в отдаче, он успокаивался, все то, что Мила видела в окуляр прицела, в промежутке между тремя заостренными рисками, двумя вертикальными и одной горизонтальной, было уже неподвижно. Завернутая в брезент, винтовка стояла у ноги. Сама Петрова была в маскхалате, надетом поверх свободного крестьянского платья и грубого хлопчатобумажного нижнего белья деревенской жительницы. На ногах у нее были вездесущие русские сапоги.

У Милы в памяти всплыла одна картина.

Дмитрий порой подшучивал над ней.

– Если бы только люди заглянули за твою нелепую красоту, – говорил он, – может, они бы увидели, какой ты на самом деле неплохой человек. Я так рад, что это увидел! Это было очень непросто, но мне каким-то образом удалось!

Мила подумала, что бы он сказал, если бы увидел ее сейчас, одетую как старая бабка! Как бы он расхохотался!

И тут она вспомнила, что Дмитрия нет в живых.

– Приготовиться! – крикнул из кабины один из мальчишек– летчиков.