Они вошли в ресторан, где был буфет, и взяли йогурт, фрукты, сок и кофе. Затем проследовали на открытую террасу и сели в тени зеленых деревьев.
Свэггер выбрал место так, чтобы наблюдать за входом; он мысленно отметил все выходы, изучил обслуживающий персонал, убедившись в том, что никто не выделяется одеждой и поведением, проследил за всем движущимся. Еще он очень сожалел, что у него нет пистолета, и чувствовал себя без оружия совершенно беззащитным.
– Сегодня никаких гор, – решительно заявила Рейли. – Тут неподалеку есть городок Коломыя, километрах в тридцати к югу. Там есть знаменитый музей пасхальных яиц.
– Замечательная мысль, – согласился Свэггер.
А еще городок интересен тем, что в нем есть музей Великой Отечественной войны. Как написано в путеводителе, замечательное собрание экспонатов времен войны – здесь ее никто не забыл, она никуда не ушла, это Украина. Помнишь, Стронский сказал, что цветы на могилах всегда свежие. Быть может, в этом музее есть что-нибудь стоящее.
– Да, замечательно, мне нравится. К тому же на шоссе мы посмотрим, что есть, а чего нет. Незамеченным к нам никто не подкрадется.
Музей Великой Отечественной войны представлял собой мрачно-торжественный зал жертвоприношений и славы. Партизанское движение против немецких оккупантов на Украине было довольно успешным, однако заплатить пришлось чудовищную цену. Это была война без пленных, без пощады, без колебаний, и зверства совершались сплошь и рядом с обеих сторон. Немцы не удостаивали своих противников термином «партизаны» и официально именовали их бандитами. А на бандитов законы ведения войны не распространялись, поэтому карательные войска действовали запредельно жестоко.
Расхаживая по залам, Свэггер и Рейли словно заглядывали в тоннель времени, в конце которого были черно-белые снимки виселиц, на которых от рук немцев погибло огромное количество человек, и рвов, куда было сброшено еще больше трупов расстрелянных.
– Просто ужасно, – заметила Рейли после еще одного экспоната, относящегося к уничтоженной деревне. – Это та же Яремча, но только в тысячекратном размере, настолько большая, что о самой Яремче здесь ничего нет. Пятьсот, шестьсот, восемьсот человек, убитых за один день. Каких-то сто тридцать пять человек в Яремче даже не заслуживают упоминания.
Один зал был отведен немецким оккупантам. Здесь были представлены образцы военной формы, оружие, средства связи, все в безопасности за стеклом. Свэггер долго разглядывал манекен в леопардово-пятнистом маскхалате войск СС последнего периода войны со всем необходимым снаряжением: вещмешок, саперная лопатка, «Люгер» в кобуре, штык-нож длиной в добрый фут, моментально узнаваемая каска, похожая на средневековый шлем и закрывающая уши и затылок. Она придавала каждому немецкому пехотинцу вид тевтонского рыцаря, беспощадно уничтожающего врагов. На петлицах рядом с двумя молниями красовался кривой меч.
Боб перевел взгляд на подпись, выполненную на трех языках, и выбрал английский.
– Вот этот тип, – сказал Свэггер. – Это он сжег Яремчу и охотился на Милу.
– Страшно на такого смотреть, – заметила Рейли.
– Мила знала, как с ними иметь дело. На ее долю выпало много тяжелой работы. Черт побери, замечательная девчонка. Снайпер, работала в одиночку, под огнем. И все же она всаживала пулю точно в центр груди, и больше этот тип никого уже не пугал. – Свэггер улыбнулся. – Лично я всадил бы пулю промеж глаз.
– Прошло столько лет, а это по-прежнему остается загадкой. Все эти люди, их подвиги, смерть. Что ими двигало? Многие ли из них сходили с ума?
И это была правда. И дело тут было не только в партизанской войне, которая может заставить порядочных людей творить зло. Свэггер это знал, он все это видел. Он подумал: «В партизанской войне я был с другой стороны. А если ты не испытал все на себе, то ни за что не прочувствуешь в полной мере ярость, отчаяние, бешенство, которое испытывает «правильный» солдат, сталкиваясь с врагом, наносящим удар ночью, растворяющимся среди деревьев, а на следующий день улыбающимся тебе и продающим кока-колу. Находя своих боевых товарищей с отрезанными носами и яйцами, ты начинаешь заводиться. Это выгребная яма, твою мать, кишащая пиявками, крысами и червями, и от нее исходит чудовищная жестокость, это точно».