Честь воеводы. Алексей Басманов

Филипп велел вознице свернуть в Сивцев Вражек. Он проехал его с горестным лицом. Всюду — в домах, на дворах, на улице — царило разорение. Владельцы домов, то ли земцы, то ли опричники, ходили по дворам словно тени. Обернувшись, Филипп отметил, что за его спиной нет доглядчиков. Он вздохнул с облегчением. Сказал дьячку, который всё ещё сидел в каптане:

   — Иди, сын мой, ко храму. Спасибо за службу. Да хранит тебя Господь Бог.

Дьячок вышмыгнул из каптаны и, озираясь, скрылся в проулке между разорёнными домами.

В Новодевичью обитель митрополит приехал к обедне. Едва появился во дворе монастыря, как его окружила чинность и благость женского общежития. Здесь не бушевали страсти и жизнь текла в молитвах и послушании. Филиппа проводили на могилу матери, он погоревал над мраморной плитой, помолился, монахини исполнили канон, цветы положили. Отстояв в храме обедню, митрополит побеседовал с сёстрами во Христе и понял, что в этой обители никаких потрясений не произойдёт, даже если бы вся Москва раскололась на две враждующие ватаги. Филипп пожелал сёстрам благости и долгих лет жизни и уехал в Донской монастырь. Здесь монашеское, мужское житие протекало по бурному руслу. На Филиппа дохнуло чем-то близким, словно оказался в Соловецкой обители. Братья возводили вокруг монастыря каменные стены. Иноки сами добывали глину, месили, формировали в кирпичи, обжигали их в напольной печи — все знакомые, отрадные сердцу Филиппа работы. Правда, обитель была в два раза меньше Соловецкой, проживало в ней около сотни монахов, большая часть которых были выходцами из именитых российских опальных фамилий.

Иноки встретили митрополита приветливо. И он понял по их лицам, что государя Ивана Грозного здесь не чтят. На то было у них основание. Среди братии пребывали насильственно постриженные бояре Сабуровы, Сицкие, Шеины, которых совсем недавно привезли из Казанского края, где они отбывали ссылку по опале. Постригли их за старые грехи, якобы за стояние в Дмитрове вместе с князем Юрием Дмитровским против Глинских. Узнав об этих иноках, Филипп попросил игумена Паисия собрать опальных россиян, дабы узнать их вину.

   — Мне потребно в глаза их посмотреть, преподобный Пенсий, — произнёс митрополит.

Когда собрались в просторной келье игумена ещё крепкие мужи, Филипп попросил их рассказать о Казанском крае.

   — Не довелось мне побывать в былом татарском ханстве. Говорят, там щедрая земля, богатые леса, реки. Так ли сие?

   — Верно говорят, — ответил опальный боярин Шеин, кряжистый, средних лет россиянин. — Токмо мы ту землю видели сквозь железы.

   — А я вот тридцать лет на Соловецких островах провёл. Небо там словно купол храма земного.

   — Сказывали, и там опричные воеводы передел учинили. Верно ли сие? — спросил усталый измождённый князь Сицкий.

   — Пока сия беда соловчан миновала. Иноки блюдут уставы и порядок. С чего бы их притеснять? Там мы вольно жили. Край земли однако же, — заметил Филипп.

Разговор шёл полунамёками, недомолвками. Но видел Филипп по лицам опальных вельмож одно: нелюбовь к царю Ивану Грозному. Ещё жажду перемен. В их лицах жила надежда на лучшие времена.

Посетив за три недели все московские монастыри и многие храмы, Филипп отправился за пределы стольного града. Он побывал в Троице-Сергиевой лавре, в Ростове Великом, в Переяславле-Залесском, всюду встречаясь с братией, игуменами, архимандритами и главами епархий. И Филипп уяснил себе, что чёрное духовенство не ждёт от опричнины ни благ для себя, ни мира, а только гонений и грабежей. Худая слава московского Симонова монастыря и Александровой слободы, а также отторжение в опричнину суздальских монастырей показали монашеству истинное лицо кромешников. Инокам было ведомо о злочинствах опричников больше, чем мирянам. Они знали, что во всех монастырях, кои попали в хомут опричнины, пролито немало невинной крови. Потому, считал Филипп, на монашество можно будет положиться, ежели придёт час встать против государя и его опричной тьмы, ежели церковь потребует отмены опричнины.

Но священнослужители церкви не раскрывались перед митрополитом, не хотели вести никаких разговоров об опричнине. Даже самые смелые ростовские архиереи прятали глаза, когда Филипп спрашивал, что они думают о новых порядках. На вопрос Филиппа ростовскому епископу Кириллу, что он скажет царю, если тот надумает сделать Ростовскую епархию вотчиной опричников, архиерей ответил откровенно:

   — Я стар, потому мирские страсти мною забыты. Ежели быть Ростову Великому вотчиной опричнины, то сие угодно Всевышнему.

Каждый раз Филипп расставался со священнослужителями с грустью. Они жили под гнетом страха. Ему не удалось заручиться в своих деяниях и поддержкой думы. Выходило, что боярин Михаил Колычев ошибался в её силе. Да и откуда быть той силе, ежели царь Иван выкачал её из земцев? Они были неспособны защитить даже самих себя.