Честь воеводы. Алексей Басманов

Сборы в дальний путь были недолгими. Фёдор попросил у братьев в помощь себе и Донату двух холопов: умного и бывалого воина Никиту и удалого сорвиголову Антипа. Москву Фёдор и его воины покинули ночью, когда по улицам лишь сторожа с колотушками несли бдение. На заставе их пропустили государевым словом. В пути Фёдор пытался найти ответ загадочному исчезновению дитяти Соломонии. Его удивляло то, что тати ушли из Суздаля в южную сторону. Было резонно идти в северные земли. Там уж наверняка можно было спрятать-затаить великокняжеского отпрыска. Пытался Фёдор разгадать и другое: кто мог умыкнуть княжича, тем более из монастыря? «Сие было сделать не так просто. Разве что Глинским, людям рисковым, удалось. Но и Глинским не имелось вовсе надобности уносить куда-то далеко наследника престола. Им сподручнее было умертвить его где-нибудь близ Суздаля, — размышлял Фёдор. — Сгинуло бы дитя, и делу конец. Оставался князь Михаил Тучков. Но он мог унести дитя из монастыря только в угоду Соломонии. Но тогда зачем же в Рязанскую землю, тем более в Зарайск? Там же татары всё лето разбойничали». Неразгаданные вопросы вконец замучили Фёдора. За долгий день он устал, словно сто вёрст пешком прошёл.

Ночевали Фёдор и его воины в Коломне. А на другой день, опять же до света, ушли на Зарайск. На добрых конях — полдня пути, ежели не повстречается на дороге ордынская разбойничья ватажка. Да Бог миловал: не встретились басурманы. Но Зарайская земля была разорена. И случилось сие совсем недавно. Деревни перед Зарайском ещё дымились от пепелищ сожжённых хат. Вокруг них ходили-бродили старики и старухи. И ни души из молодых россиян. В одном полувыгоревшем селении Фёдор спросил согбенного старика, сидевшего близ пожарища на колоде:

   — Дедушка, кто тут зверем погулял?

   — То Ислам-Гирей вольничал, супостат. В Луков день, сынок, — ответил дед.

Фёдор вспомнил, что Луков день был седьмого сентября. Ноне десятое. Вновь спросил деда:

   — И в полон всех угнали? Да не было ли у твоих сродников в эти дни пришлых?

   — Кому быть? Я уже с лета одинок, словно перст. Горе затуманило глаза. И почему это меня пощадили? На муки разве...

Зарайск тоже лежал в пепелищах. Многие жилища ещё пламенели, потому как ливень помешал им сгореть в одночасье. В центре Зарайска сохранилось десятка два домов, стоявших особняком и окружённых высоким частоколом. Было ещё светло и солнечно. И Фёдор подумал, что у него есть время расспросить уцелевших горожан о том, что его интересовало. Он обошёл дом за домом и спрашивал, кого встречал:

   — Не было ли у вас кого из пришлых с малым дитём?

Чаще всего ответ был один:

   — Не было, да и не помним. Уж такая беда свалилась...

Два дня Фёдор, Донат, Никита и Антип бродили по Зарайску, обошли все дома, землянки, омшаники, расспрашивали всех, кто остался в городе, но впустую. И Фёдор подумывал уже о том, чтобы покинуть спалённый город. Только не знал, куда двинуться: то ли на Серебряные Пруды, то ли на Переяславль-Рязанский. «И они, пожалуй, разорены татарами», — решил он.

Наступила третья ночь, кою они проводили в Зарайске. Воины спали в уцелевшем овине на окраине города с его восточной стороны. Фёдор, укрывшись попоной, сидел на жердях за овином, смотрел на отдалённую рощу. Её освещала полная луна, и роща трепетала берёзовой пожелтевшей листвой. Зрелище зачаровало Фёдора. Но вдруг он увидел не менее интересное: под кронами деревьев вспыхнул огонёк, разгорелся и там запылал костёр. Фёдора потянуло на этот огонь, и, оставив попону, он направился через поле к роще. Вскоре он увидел, что возле костра сидели двое. Чтобы не напугать их, Фёдор запел:

Как ходили мы в поход на Оку,
Басурманов крепко били на юру...

У костра услышали Фёдора. Кто-то встал, шагнул навстречу. Фёдор уже был рядом, сказал:

   — Мир вам, селяне.

Перед Фёдором стоял дед, ещё крепкий, кряжистый, в нагольном кожушке, в шапке. В руках — топор на длинном топорище.

   — Коль сам с миром, иди к огню, — отозвался дед сурово.

Фёдор подошёл к костру, возле которого сидела старая женщина и пододвигала, прилаживала к огню горшок с репой.

   — Бедуете, матушка?

   — Бедуем, сынок. — Она посмотрела на Фёдора очень внимательно. — Вижу — не нашенский. Ищешь кого?

   — Ищу, матушка. — Фёдор присел на корточки.

   — Ноне никого не сыщешь. Всех басурманы угнали в полон, — разговаривая, она не спускала чёрных глаз с лица Фёдора и, казалось, заглядывала ему в душу. — И нас бы тут не было, да по орехи ходили в лес.

   — Я суздальских ищу, — тихо сказал Фёдор.

   — Вон что! И сам суздальский? — спросила старуха.

   — Из тех мест, — ответил Фёдор.

   — Прохор, — позвала она деда, — наши-то чьи были?

   — Чего раны бередишь, Ефросинья? Что проку, чьи? Ноне их всех в татарву гонят. — Прохор сел к костру, уставился в огонь, явно не желая вести разговор.

Фёдор почувствовал в том некий умысел. Не хотел дед делиться с чужим человеком чем-то сокровенным. И Фёдор подумал, что ежели не внушить доверия, то уйдёт ни с чем. И рискнул открыться: