Честь воеводы. Алексей Басманов

Уже рассвело. Поднималось солнце. Сеча теперь продолжалась там, где огонь не доставал ордынцев, — в центре и на левом фланге горловины. Воевода Оболенский-Большой, а следом за ним и воевода Иван Овчина повели свои сотни правого крыла на помощь тем, кто сражался в центре. Здесь против русских бился сам хан Саадат-Гирей с отборными воинами. Среди них были отряды турецких янычар. Эти воины бросались на русские дружины с дикой яростью. И сотни Алексея Басманова и Фёдора Колычева попали под такой натиск. На пеших воинов-каргопольцев ринулся конный строй. Но их спасли рогатины, которыми наряду с саблями и мечами были вооружены каргопольцы. Рогатинами они валили наземь коней, выбивали из седел воинов. Однако, не считаясь с потерями, ордынцы и янычары продолжали натиск. Их было значительно больше, чем ратников под рукой Басманова и Колычева. Рогатины ещё сбивали врага, но и за мечи пришлось взяться. Фёдор и Касьян увлеклись боем, разя направо и налево, вломились в гущу татар, и падали те, сражённые мощными ударами, один за другим. Но пришёл миг, когда перед Фёдором появились два сильных бывалых воина. Фёдор ловко уходил от сабельных ударов и достал одного противника в рысьей шапке, пронзил его бок. Но другой, ловкий ордынец в то же мгновение колющим ударом в правый бок сбросил Фёдора на землю. От Басманова подоспел Донат, свалил ордынца рядом с Фёдором. В эти минуты подступила вся сотня Басманова. Сеча шла в сажени от Колычева. Фёдор хотел подняться, чтобы встать возле Алексея, но потерял сознание. В себя он пришёл на спине Доната. Десятский уносил его с поля сечи. Фёдор зашевелился, застонал. Донат повернул голову:

   — Потерпи, боярин, потерпи. Сие не край и не достать косой твоего живота.

К полудню сеча стала затухать. Но и пожар на излучине пошёл на убыль. Татары, потеряв надежду прорваться сквозь русский строй, отступали к бродам через выгоревшие камыши. За спиною сумевших спастись осталось не меньше десяти тысяч убитых соплеменников. Князь Оболенский-Большой, направляя коня в прогалинки между убитыми и обгоревшими ордынцами, не решился преследовать орду за пределами Угры, потому как полк поредел наполовину. В последние минуты сечи был ранен в руку и сотский Алексей Басманов. Его перевязывал воин, когда князь Оболенский увидел Алексея.

   — Эко, брат, попал-таки под вражью саблю, — сказал он. И спросил:

   — А где Колычев, что это я не вижу его?

   — Унесли его с поля сечи, — ответил Басманов. — Крепко Федяше досталось.

   — Вот уж поруха на твоего побратима, — заметил Оболенский и добавил: — Нам пора уходить с излучины.

Час спустя после полудня на Угре появился полк воеводы Василия Бельского. Дерзкий и смелый князь, осмотрев место сечи, встретился с Юрием Оболенским-Большим и сказал с похвалой:

   — Ты герой, сын Александров. И все вы тут витязи-герои. Как растерзали мамаев! Досадно же, что не поспел к сече. Но пойду за Угру и подтолкну в спину Саадата. — Бельский был полон сил и задора. Такого не удержишь.

   — Иди, князь, а мы тебе поможем, как раны перевяжем да павших земле предадим, — ответил Оболенский.

Хан Саадат-Гирей, однако, не ждал, пока русские перейдут Угру и будут преследовать его. Он знал, что орда у него ещё сильна, и первая неудача не остудила пыл степняка. Он повёл воинов правым берегом реки вниз по течению, ища новые броды и места, где бы левый берег был пустынный.

Но и русские воеводы не дремали. Дозорные сотни не упускали ордынцев из виду, шли левым берегом Угры. Конники не прятались, им велено было показывать себя орде, дабы знали крымчаки о недреманном оке русичей.

Той порой конные сотни князя Василия Бельского в поздних сумерках настигли орду, а к ночи отрубили ей «хвост», вытянувшийся вдоль берега Угры на версту. Они налетели как вихрь, и ордынцам не было спасения. Их смяли, снесли с берега в Угру и там добили. Лишь немногие крымчаки успели оказать сопротивление и уйти к орде, которая не сумела подать помощь попавшим в беду. Сотни князя Бельского, уничтожив больше тысячи ордынцев, скрылись в ночи.

После полудня Фёдора Колычева привезли на крестьянской повозке в Медынь. Он потерял много крови, был слаб и терял сознание. Сопровождавший его Донат понукал возницу:

   — Ты, батюшка, давай гони лошадку. До лекарни воеводу живым довезти надо.

Но лекарни-лазарета в Медыни не оказалось. И не только Фёдора, но и других раненых, коих вывозили с места сечи, разместили в домах горожан. Фёдору повезло. Крестьянин, хорошо знавший Медынь, привёз его к деду, который держал пасеку да, поговаривали, занимался знахарством. Так сие или нет, но дед Захар и бабка Анна приняли Фёдора как родного и взялись усердно лечить. Старый пчеловод, ростом в два валенка, с чёрными глазами-буравчиками, покружил возле телеги и велел нести Фёдора не в дом, а под навес в саду. Он разложил на большом столе, сбитом из плах, охапку цветов и разнотравья, бабка Анна застелила сено холстиной и сказала Донату:

   — Тут ему лепно будет, соколик.