Честная игра

Вилла Перри была лимонного цвета с красной крышей, повсюду стояли корзины цветов. По правде сказать, вилла скорее была похожа на кафе, но Перри находила, что она выглядит привлекательной и что это и было ее целью — замечание, которое, по-видимому, не требовало ответа.

Арчи застал Руперта в саду. Руперту было семь лет; это был лучший товарищ Арчи, нежный, прелестный худенький мальчик с копной светлых волос, живыми глазами и болезненным личиком.

— Пойдем купаться, — предложил Арчи. — Клянусь, что буду держать тебя.

— Тогда бы я очень хотел пойти, — благодарно отозвался Руперт.

— А где мама?

— Причесывается.

— Он мог бы сказать: красится, — раздался веселый голос Перри.

Она вышла на один из комичных маленьких балкончиков, которые выступали вокруг всего дома, и помахала Арчи рукой, в то время как другой рукой энергично закручивала в узел золотисто-рыжие волосы.

— Входите и приведите Руперта; теперь слишком жарко для него.

Взявшись за руки, Арчи и Руперт вошли в дом.

— Хотите что-нибудь выпить? — спросил Руперт.

— Нет, благодарю.

Вошла Перри.

— Вот и вы! А где Джосс?

— Купается в «золоченой» роскоши.

— Что это такое: «виноватая» роскошь [13]? — спросил Руперт.

Перри расхохоталась; она смеялась много, и у нее была способность выглядеть тогда веселой и счастливой.

— То, в чем мама живет! — воскликнула она, открыто подмигивая Арчи, который разразился громким хохотом.

— Что это? — мрачно спросил Форд, появляясь внезапно в дверях. — Что-нибудь хорошее, или так себе?

— Очень хорошее! — быстро ответила Перри. — Чай, мальчики, или что?

— «Что» в виде пива, пожалуйста, — сказал Форд. А Арчи добавил:

— Чаю две чашки, для Руперта и меня.

Он поднялся с шезлонга.

— Мы сами заварим чай.

Когда их голоса раздались из кухни, Форд спросил Перри:

— В чем дело?

— Как вы узнали, что что-то случилось?

Форд мог бы сказать ей, что и она сама иногда угадывала наполовину, но он сказал только:

— Не знаю. Вероятно, уж такая интуитивная натура. Ну, выкладывайте.

— Это из-за Руперта. Доктор сказал, что такая жара вредна для него.

Форд соображал.

— Разве вы не можете уехать?

— Как же я могу?

Она смотрела на него прелестными, ясными глазами, и губы ее слегка дрогнули.

— Пьер никогда не уедет отсюда, а если он не уедет, то и я не могу.

Форд что-то пробормотал, и Перри, хорошо знавшая этот признак, поспешно добавила:

— Он… он не такой дурной, право. Все мужчины эгоисты, во всяком случае, все, которых я встречала. Пьер еще лучше других.

Пьер вошел, едва она окончила говорить. Он был такой же блестящий, как его автомобиль, остановившийся у небольших ворот, моложавый, очень элегантный, типичный единственный сын. Перри была его увлечением после войны.

Он был другом ее молодого мужа и помогал Перри после его смерти, а затем влюбился в нее.

Пьер пространно объяснил Перри, почему он не мог жениться на ней: супружество его не привлекало, хотя сама Перри была очаровательна. Перри долго и напрасно старалась найти работу и боролась, не желая сдаваться Пьеру; затем они сошлись, но Пьер очень скоро охладел к своей новой и красивой подруге и не очень заботился скрывать этот факт.

По временам на Перри нападал ужас, тот ужас, который охватывает разум в первые часы ночи, когда мирской шум затихает и испуганное сердце бьется в унисон со страшными мыслями, появляющимися одна за — другой в усталом, измученном мозгу.

Ривьера, преимущественно, является тем местом, где становятся лицом к лицу с совершившимися фактами жизни; к ней рано или поздно прибегают многие из хорошеньких женщин, богатых мужчин, любовников, молодоженов, женатых и скучающих, неженатых и авантюристов, мужественных и неудачников, счастливцев и трусов — все, потерпевшие крушение и выброшенные за борт из этого нарядного мирка, недостаточно, однако, смелые, чтобы выдержать жизнь, как она есть, и кончающие ее обыкновенно самыми жалким образом.

Перри никогда не претендовала на геройство, но у нее было одно прелестное качество: она была неисправимо честна сама с собой и добра к другим.

Теперь она несколько нервно оправляла легкие оборки своего хорошенького белого платья, разглаживая края, обшитые шелком кораллового Цвета. У нее было странное чувство стыда в присутствии этого человека, который некогда любил ее и которого она, как ей казалось, любила, и того другого, который никогда не сказал ей ни одного особенно ласкового слова, но кого она любила, глубоко любила.

Про себя Пьер думал:

«Можно многое сделать на лишние двадцать тысяч франков в год и на все то, что расходится по мелочам… Человек должен же когда-нибудь жениться. Правда, мои родители были удивительно добры в этом отношении!»

Было приятно также думать об ожидающем его теплом семейном уюте, если он согласится жениться на девушке, которую для него выбрала мать.

Кроме того, он никогда не давал Перри понять, что намерен жениться на ней. Он ставил это себе в заслугу, и это чувство было настолько приятно, что побудило его пригласить Перри на этот вечер.

Раз он собирался ее бросить, а «чему быть, того не миновать», то ему было скорей приятно доставить ей маленькое развлечение.