Честная игра

Какая-то внутренняя преграда, которая сдерживала Арчи, вдруг прорвалась в нем. Ничто не было так далеко от его мыслей минуту или две секунды тому назад, как то, что он сделал…

Он сидел, наклонившись вперед, не сводя глаз с Филиппы; неожиданно он схватил ее в объятия, быстрым движением приблизил ее лицо к своему и поцеловал ее в губы со страстью, которая ее оскорбила. Так же внезапно он отпустил ее; они смотрели друг на друга, оба бледные с горящими глазами, оба безмолвные, тяжело переводя дыхание.

Филиппа поднялась, и ее движение точно толкнуло его на последнее отчаянное усилие приблизиться к ней и умолять ее. Арчи упал на колени и, задыхаясь, страстно прижался к ней. При ясном свете луны, его высоко поднятое лицо даже в этот момент напомнило Филиппе ее прежнее сравнение его с богом солнца, и даже в эту минуту бушующего гнева что-то в повороте его головы, изгибе губ и изогнутости бровей тронуло ее.

Совершенно забыв об условностях, о своей любви, о себе, забыв обо всем на свете, он поднялся с земли, усеянной лепестками, взывая к ней…

— Вы не понимаете, вы не чувствуете, — прерывающимся голосом говорил он, и вдруг его голова очутилась на ее груди, и она почувствовала сквозь шифон своего платья его горячие губы и жар пылающего лица, прижимавшегося к ее груди. У нее на мгновение явилось странное и сильное желание приласкать его.

«Я, должно быть, с ума сошла!» — подумала она, решительно оттолкнув его.

— Это безумие… Вы не можете чувствовать… то, что вы говорили… Уходите, вы…

Он моментально вскочил, преграждая ей дорогу, с почти угрожающим видом.

— Да, это безумие, — воскликнул он горячо, — но, во всяком случае, это истинное безумие любви. Люди так любят — это бывает. Я вас так люблю. Я люблю вас, слышите? Не уходите… послушайте… Это не может оскорбить вас…

— Я не хочу слушать. Пустите меня, вы должны меня пустить…

Ей удалось проскользнуть сзади него, и она побежала по белым ступеням, которые казались ей бесконечными, и прошла в отель через боковую дверь. У себя в комнате она опустилась на кровать, прижимая холодные руки к горящим вискам. В глубоком удивлении она спрашивала себя: чувствует ли она гнев сейчас? Что же она, в таком случае, чувствует и что она чувствовала тогда? Во всяком случае, нечто совершенно не похожее ни на какое другое чувство, которое она когда-либо испытывала.

Все это было так безумно, почти невероятно, и, все же, это произошло.

Платный танцор, который сказал ей совершенно откровенно о своей бедности, просто обнял ее, поцеловал и, по-видимому, безумно влюбился в нее!

Она не знала, что она при этом чувствовала, но одно только воспоминание приносило с собой повторение того удивительного трепета, легкого, бесконечно приятного, немного пугающего, который охватил ее, когда Арчи целовал ее губы, целовал их так страстно.

Значит, это была страсть…

Она подошла к широко открытым окнам, защищенным тончайшей проволочной сеткой.

Ни разу в продолжение своего двухлетнего замужества она не испытывала подобного трепета… Ни разу…

Она только теперь это поняла, и это бесконечно отдалило от нее Джервеза и ту полосу ее жизни. Она разделась и постаралась уснуть, но снова и снова сладостный трепет пробегал по ее телу, и она прятала разгоряченное лицо в подушку, чтобы забыть его, не признаваться в нем.

Она заснула, когда было уже светло, и проснулась с чувством усталости и с синими кругами под глазами.

Чувство усталости победило робкий романтизм, а условности и укоренившиеся взгляды хорошо опекаемой юности и замужества снова захлестнули ее, подавив едва зародившиеся надежды и мечтания этой ночи.

«Это невозможно!» — мрачно думала Филиппа, вспоминая поцелуи в лунную ночь.

Она медленно встала, одеваясь бесконечно долго, как одеваются люди, когда их мучат тяжелые мысли.

Когда, наконец, она была одета, она старалась оттянуть время, чтобы не идти вниз, и сердилась, что сама поставила себя в такое положение, из-за которого ей приходилось испытывать все эти неприятности.

В корреспонденции, которую ей вручили, когда она выходила из комнаты, оказался ряд официальных документов, связанных с ее разводом.

Эти документы с потрясающей силой вернули ее к действительности.

Романтика!.. Случайные поцелуи!..

Нечего удивляться тому, что произошло, если вспомнить, что все знают ее прошлое!..

Она поднялась, твердо решив идти по намеченному ею пути. Она уедет отсюда, уедет подальше; она чувствовала, что обречена и что у нее нет никаких средств защитить себя.

Бегство было ее единственным спасением.

Она позвала горничную, чтобы та упаковала вещи, заказала автомобиль и велела шоферу ожидать ее у подъезда.

Она никого не видела, когда спускалась в лифте; и когда автомобиль мчал ее по дороге в Кан, она также не увидела ни того, кто напоминал ей бога солнца, ни других простых смертных. И с каждым километром условности все более и более теряли свое значение; а когда она остановилась в отеле «Мажестик», они стали совершенно ничтожными. Бесконечно тянувшееся время и пустота в холле и на террасе перед отелем вызывали в Филиппе гнетущее чувство тоски и одиночества.