Честная игра

— Выздоровление от некоторых болезней, — сказал он прямо, — зависит от крови, от удаления яда из организма, короче говоря — от совершенно естественных причин. Физически ваш муж оправился от очень серьезной операции; он молод, у него здоровый организм, он все еще великолепного телосложения, но он ко всему апатичен. Если хотите, у него это в крови, хотя это больше зависит от состояния духа. Ему нужно что-нибудь оживляющее; надо заставить его понять, что он хочет выздороветь. Может быть, большое потрясение, которое было еще до операции, задерживает его выздоровление. Это возможно. Во всяком случае, мадам, вы должны принять все меры к тому, чтобы возбудить в нем интерес к жизни.

С этим он ушел. Воздух был тяжел и неподвижен; надвигалась гроза, мрачно охватывая склоны холмов; лист не шелохнулся на томившихся деревьях… Арчи лежал на кровати с закрытыми глазами, с сжатыми губами, неподвижный и совершенно апатичный.

Прошло пять недель после операции, и рана почти зажила; у него не было жара, он давно перестал чувствовать боль — но он не поправлялся.

Нилон говорил: время… потрясение…

Нилон успокаивал, слишком успокаивал, а этот старик сказал ей правду; Филиппа это знала.

Она подошла, села на кровать и сказала очень нежно:

— Арчи!

Он открыл свои голубые глаза; их взгляд был пустой, отсутствующий.

Филиппа взяла его ослабевшие руки и прижала их к своей груди.

— Мой любимый, прошу тебя, постарайся слушать… ты должен выслушать меня… Доктор, тот старик, который только что ушел, сказал, что ты не поправишься, если ты не будешь стараться. А ты не стараешься. Ах, Арчи… нет, нет, не закрывай глаза… слушай, слушай меня.

Но он уже снова погрузился в неподвижную дремоту.

— Ведь я люблю тебя, люблю тебя… — умоляла его Филиппа, и слезы из ее глаз катились на его бледное лицо.

Она опустилась на пол, стала на колени, прижав его руку к своим глазам, все время повторяя шепотом:

— Я люблю тебя, люблю тебя!

Она не слышала, как открылась дверь. Джервез остановился на пороге, в недоумении переводя взор от Филиппы к лежавшему на кровати Арчи, который немного открыл свои невидящие голубые глаза.

Джервез почувствовал щемящую боль, услышав ее нежный шепот, и ласково позвал:

— Филиппа!

Филиппа поднялась быстрым движением, которое он так хорошо помнил, и тогда только увидела его.

Она побледнела, секунду не двигалась, потом выпрямилась и положила руку Арчи на постель.

— Я писал, что приеду, — сказал Джервез.

— Я не получала вашего письма. — И, вспомнив, что у нее была пачка писем, которую она даже не распечатала, она добавила: — Видите, Арчи был так болен.

Джервез сделал слабый жест и спросил:

— Не выйдете ли вы со мной на несколько минут?

Филиппа неопределенно покачала головой.

— Мы не разбудим Арчи, если будем разговаривать… он теперь уже не так серьезно болен. Теперь опасность миновала.

— Понимаю, — ответил Джервез. Он слегка замялся, а затем продолжал: — Я объяснил все в своем письме… Я постараюсь сказать вам сейчас, как можно короче. Майль с Мастерс привез мне письмо своего брата; оно было написано в вечер его смерти и разъяснило все. Когда я прочел это письмо, я понял, что причинил вам такое зло, что нет надежды, чтобы вы меня простили. Но все же я надеюсь хоть немного исправить это зло. Я теперь сознаю также, что эти мысли не приходили мне в голову, когда я просил вас быть моей женой. Я вас очень любил… и думал, что я вам также небезразличен…

Он опять остановился, и в этот момент воспоминания витали над ними, как ангел с огненным мечом. Едва слышным голосом он добавил:

— Я пытался что-нибудь придумать… Вот мой план: если бы вы согласились вернуться ко мне будучи моей женой только номинально… то позже, когда ваше возвращение достигло бы своей цели — дать мне возможность доказать всему свету, какое невыразимое оскорбление и обиду я нанес вам… вы могли бы получить от меня свободу…

— О… нет… нет! — прошептала Филиппа, задыхаясь, и ее рука протянулась назад, как бы ища руку, за которую она могла бы ухватиться.

Джервез сказал:

— Но что же вы думаете делать? Как вы будете жить? Вы должны позволить мне…

— Я отослала обратно ваши деньги, потому что Арчи ни за что не хотел, чтобы я ими пользовалась, — начала поспешно Филиппа, тяжело переводя дыхание. — Джервез, это… это… я знаю, что это благородно с вашей стороны, что вы приехали сюда после всего, что произошло… Но этот суд… и все прочее… Впрочем, все это теперь больше не имеет для меня значения. Люди, которые поверили, что я была виновна, приняли грех на душу… Но теперь мне это безразлично! Если они могли поверить, то мне нечего с ними считаться. Когда Арчи поправится, мы с ним уедем отсюда… в Америку. Мы оба можем работать, чем-нибудь заняться…

— Но я должен что-нибудь сделать, — настойчиво промолвил Джервез. — Если вы не дадите мне этой возможности, я поговорю позже с мистером Лорингом.

— Это ничего не изменит, — сказала Филиппа почти вызывающе. — Понимаете, Арчи даже не будет слушать вас: он… он действительно любит меня…

Джервез весь подался вперед; эти последние слова обожгли его, как удар кнута, но он поспешно сказал: