Выйти вторично замуж? Ни за что! Во всяком случае, она была свободна сейчас, могла делать, что хотела.
Где-нибудь на свете должен же быть дом для нее, место, где ей захочется жить.
Сейчас она намеревалась поехать на юг Франции, найти какой-нибудь маленький городок на Ривьере и на время обосноваться там.
Камилла посоветовала ей поехать в Валескюр, где у ее сестры есть вилла; сестра была бы очень рада…
Но Филиппа не хотела ехать на виллу «Каскад»; она поедет, если мадам де Ко напишет и пригласит ее…
Все, в конце концов, свыкаются с разводом; некоторые женщины не обращают на это внимания, а мужчинам, конечно, все равно…
Жизнь неизменно идет вперед. И надо свыкнуться с ее нормальным ходом. Ужасны только первые недели или месяцы непосредственно после случившегося…
А вот и Париж, где она впервые совсем одна, даже без горничной, без всего, что напоминало бы Лондон и то, что там осталось.
Затем отель «Ритц», с этим крошечным въездом в виде полуциркуля, из которого так трудно выезжать в автомобиле… и тот же швейцар при входе в Вандом, та же голубая комната с серебром и шелковыми голубыми одеялами и занавесями, с тиканьем раззолоченных часов на стене.
Филиппа чувствовала, что в этом караван-сарае должен быть кто-нибудь, кого она знает… А что, если сразу стать лицом к лицу с жизнью?.. Теперь же… за обедом?..
Она тщательно оделась в серебристое платье с темно-красной бархатной розой сбоку. Глядя на себя в высокое зеркало, она увидела отражение матового золота, серебра и слоновой кости и поняла, какой бледной она стала.
С минуту она колебалась… Нет, она не будет румяниться.
Она пошла по длинному коридору, заставленному, по обыкновению, бесчисленными сундуками, с ярлыками, свидетельствующими о том, нужны ли или не нужны они в пути, великолепными ярлыками великолепных отелей, которым покровительствуют великолепные американцы.
Метрдотель поклонился и отвел Филиппе очень хороший столик.
— Миледи обедает одна?
— Да.
Гавершемы вошли, показав профиль, как только они заметили Филиппу.
За ними появился высокий брюнет и остановился на пороге, рассеянно улыбаясь в ответ на почтительное замечание старшего официанта.
Маунтли! Вот удача!
Маунтли, который был таким добрым!
Филиппа смотрела на него во все глаза; затаенная улыбка готовилась сделаться настоящей.
Его темные беспечные глаза оглядывали комнату, и рука поглаживала маленькие усы. Наконец его глаза встретились с глазами Филиппы; он двинулся по направлению к ней.
— Алло-о! Как поживаете? Здесь проездом? Я тоже… в Биарриц, на поло.
И, не меняя своей стереотипной улыбки, он уже прошел дальше к столу Гавершемов.
ГЛАВА II
В сквере, в Антибе, Арчи увидел Форда; Форд его не видел, да так и не увидел бы, если бы этого не захотел сам Арчи. Форд пил пиво со льдом под белым с красным тентом пивной, на площади Этуаль.
«Пусть будет так», — решил Арчи, перешел залитую солнцем площадь, взял стул, уселся и сказал Форду:
— Алло! — на что тот поднял голову и ответил тем же. — Кончай и идем, — предложил Арчи. — Нам нужен моцион. Надо настроиться к вечеру. Сегодня как раз вечер-gala. Эта новая орда воображает, что выдумала что-то веселое, возбуждающее… Черт подери, эта женщина из Вены чуть не сломала мне руку! Сказала, что она пошутила. Я хотел было ответить: «Да, вижу, но вам надо бы похудеть сперва на целую тонну!» Ты только представь себе, Джосс, на минуту, что было бы, если бы высказать хоть раз всем этим людям всю правду, откровенно и чистосердечно!
Форд сморщил свое молодое лицо в сардоническую улыбку.
— Ты сможешь это сделать, когда скопишь довольно денег, чтобы уехать в Мексику и работать там, как лошадь, на каком-нибудь ранчо. У меня более скромная цель, но, зная хорошо свой Париж, я скажу, что правда — это последнее, что я предложил бы той публике, которою хотел бы наполнить свое кабаре на Монмартре, если, впрочем, я когда-либо буду иметь его.
Арчи засмеялся, откинулся на зеленом стуле и зевнул, показав при этом все свои великолепные зубы:
— Я готов скорее умереть с голоду на улице, чем толстеть и отъедаться — или что ты там еще собираешься делать? — в твоем кабаре. Если только мне удастся вырваться из этого чересчур жаркого, переоцененного и слишком населенного местечка, этой «гордости Ривьеры», то я отправился бы туда, где есть простор, где вставал и ложился бы в приличные часы и зарабатывал бы свой хлеб в поте лица.
— Ты его здесь и так зарабатываешь, — протянул Форд.
— Да, но я подразумеваю честный труд, а не танцы… Это будет в конце этого года, дружище, если мне хоть немного повезет!