Честное комсомольское

– Ну, Сашок, что ты скажешь? – предоставила Зина слово Саше Коновалову и размашистым, мальчишеским движением хлопнула его по плечу; затем она шмыгнула носом, провела над верхней губой большим пальцем и села на землю, сложив ноги крест-накрест, натягивая на колени узкую юбчонку.

От волнения на Сашиных щеках выступили красные пятна.

– Ребята! – сказал он. – Мы не можем допустить, чтобы такой учитель, как Александр: Александрович, ушел из школы! Он любит школу и своих учеников больше всего в жизни. Это мы все чувствуем. Верно, ребята? И конечно, он уходит не по своему желанию!

– Верно! Конечно, верно!

И Саша, вдохновленный поддержкой товарищей, продолжал горячо:

– У Александра Александровича нет семьи, как у Алевтины Илларионовны, или у директора, или у Алексея Петровича. У него ничего нет в жизни, даже самого необходимого для человека – слуха. И теперь его заставляют уйти из школы, потому что он глухой и будто бы плохой учитель. Но мы-то знаем, что это неправда! Давайте напишем заявление, что мы протестуем против ухода Александра Александровича, что мы будем жаловаться министру, если в школе совершится такое беззаконие. Напишем в облоно, а копию отдадим Алевтине.

– В «Правду»! – закричал кто-то.

– Нет, лучше самому министру!

– И еще, Саша, разреши мне добавить, – сказала Зина, как на уроке, протягивая руку и забывая, что председатель она. – Мы дадим честное комсомольское слово и об этом укажем в заявлении, что никогда не воспользуемся глухотой Александра Александровича.

– Как это? – наивно спросил Миша.

– А так, как это часто делаешь ты, – пояснила Зина, и все засмеялись.

– Да, дадим честное комсомольское слово! – сверкая глазами, почти кричал Саша. – Кто «за»?

– Постой, я же председатель! – засмеялась Зина, отталкивая Сашу.

Тот не удержался на ногах и сделал несколько шагов вперед по ровной поляне.

– Кто «за»? – спросила Зина. – Единодушно! Сразу видно, что класс дружный. – Она заметила, что Никита Воронов скорчил гримасу и недовольно повел плечом. – Ты, Воронов, что-то сказать хочешь? Или боишься, что слова не сдержишь?

– За себя я не боюсь, – ответил Никита, – а за Мишку и Сережку опасаюсь, как бы они класс не подвели.

– Сережа и Миша, – сурово сказала Зина, – вы поняли? Сделайте вывод… А теперь, Миша, на́ тетрадь, вот авторучка. Пиши все слово в слово, как здесь говорили. А вы не расходитесь, – обратилась она к ребятам, – подписи ставить будете.

Миша поудобнее уселся на связку учебников, разложил на пеньке тетрадь и принялся писать крупным, красивым почерком. Ребята с оживленным гулом рассыпались по поляне. Было у них хорошо на сердце. Казалось, подпишут они под заявлением свои фамилии – и все станет на свое место: не коснется Александра Александровича несправедливость, и ничто не изменится в жизни десятого класса. Хорошо же жить на белом свете в семнадцать лет!

Мальчики увлеченно играли в чехарду, девочки пели, бегали в горелки. Один за одним подходили они к пеньку и расписывались сразу на двух заявлениях: «на всякий случай», как сказал по поводу второго экземпляра заявления предусмотрительный Миша. Он последним поставил свою подпись и залюбовался.

Заявление выглядело внушительно.

На другой день Зина Зайцева, волнуясь, постучала в дверь с надписью «Директор». Получив разрешение войти, она нерешительно прошла по длинной комнате к столу директора. У нее было такое ощущение, что идет она неритмично и вот-вот за что-то зацепится.

Алевтина Илларионовна плечом придерживала около уха телефонную Трубку и быстро записывала что-то на клочке бумаги.

– Сколько? Сто восемьдесят? Так. Для каких классов? Для восьмых и девятых? Очень хорошо!

Речь шла, видимо, об учебниках.

Зина, стоя, ждала. Обеими руками она держала заявление десятого класса.

Алевтина Илларионовна, как всегда, была в коричневом платье с белым воротничком.

Она повесила трубку, что-то торопливо написала на бумажке и потом, строго посмотрев на Зину, спросила:

– Ну, что?

– Вот заявление вам от нашего класса, – неуверенно сказала Зина.

– Какое еще заявление? – удивилась Алевтина Илларионовна и взяла у Зины бумагу, коснувшись полной розовой рукой ее руки.

Она пробежала глазами исписанный лист бумаги, и лицо ее выразило изумление, плечи приподнялись, брови прыгнули.

– Десятый класс, грубо говоря, сует нос не в свое дело! – с раздражением сказала она, опуская заявление в приоткрытый ящик стола. – Педагогическую сторону работы школы решают не ученики, а администрация школы и педагогический совет!.. Кроме того, – подумав, добавила Алевтина Илларионовна, – Александр Александрович собирается уходить сам. Он человек умный и видит, что педагогический труд ему не по силам. Прошу передать это десятому классу.

– Можно идти? – спросила Зина.

– Можешь.

Зина вышла с пылающим лицом, размазывая по щекам слезы.

Бойкот