Честное комсомольское

Однажды в предвечерний час, когда голубеет белый снег и белым становится голубое небо, бабка Саламатиха несла на коромысле воду из колонки, которую этим летом построили напротив сельпо. По дороге она встретила Митяя Звонкова. Шел Митяй медленными, широкими шагами, одет был в узкий, не по его могучим плечам, овчинный тулуп, перехваченный солдатским ремнем. Тулуп под мышкой лопнул, на спине расползся. Из дыр выглядывали клочки серого меха. На ногах Митяя были надеты перевязанные в щиколотках оленьи унты с голенищами, вышитыми разноцветным бисером, и с кисточками на пятках. Унты приводили в восторг погорюйских малышей.

– Постой-ка, богатырь! – сказала Саламатиха, ставя на снег синие эмалированные ведра.

Митяй неохотно остановился.

– Что это вы Мишатку со свету сжить захотели? – подбоченившись и наступая на Митяя, заговорила басом Саламатиха. – Проучили – и хватит! Так нет, душу вытрясти хотите!

– Как класс, так и я, – добродушно глядя на Саламатиху ласковыми глазами, ответил Митяй. – Он сам против всего класса пошел.

– Вот я и говорю: проучили – и хватит! Ты там дружкам-то подскажи, а то они меры не знают.

Саламатиха легко наклонилась, подхватила плечом коромысло, поднялась и, плавно покачиваясь, направилась к дому.

– Ладно, подскажу, – сказал ей вслед Митяй.

По своей душевной доброте он давно уже жалел Мишу и Сережку. И наконец решил вступиться за них.

В этот день Зина Зайцева находилась в особенно возбужденном состоянии. Накануне она изрядно побродила по тайге со своим дядей, известным охотником района. Настреляли белок и зайцев, а Зине удалось даже убить горностая. Полдня кружил он девушку между деревьями, но провести не сумел. Выстрел был сделан мастерски, в голову. Шкурка осталась неповрежденной.

За день, проведенный в тайге, загрубел на холоде Зинин круглый вздернутый носик, обветрились щеки. Весь класс, да, пожалуй, и вся школа уже знала о горностае. Ивашка Зайцев, младший братишка Зины, притащил горностая в школу, и белоснежный зверек с откинутой головой и бусинкой-глазом, с вытянутыми лапками и свешенным черным хвостиком переходил из рук в руки, из класса в класс.

Имя Зины повторялось с одобрением и завистью. Кто-кто, а погорюйские школьники знали, как трудно выследить горностая и что значит выстрелить в голову, не повредив шкурки!

Итак, Зина Зайцева стала героем этого дня. Перед уроком она вбежала в класс со словами:

– Ура, ребята, ура!

Все с любопытством навострили уши, а некоторые вскочили с парт и окружили старосту.

– В школе организован кружок танцев! Садитесь, я буду подходить ко всем по очереди!

Зина взяла карандаш и тетрадь и быстро пошла между рядами. Записывались больше девочки, но в списке оказались и мальчики. Мимо парты Сережки и Миши Зина прошла не задерживаясь.

– Слушайте, ребята, – вдруг сказал Митяй, – докуда мы будем обходить Домбаева и Петрова? Проучили – и хватит! Меры не знаем! – повторил он слова Саламатихи.

– Ишь защитник нашелся! – возмутилась Зина.

– За предателя заступаешься! – крикнул Иван.

Никита презрительно махнул рукой в сторону Сережки и Миши:

– Несознательные!

Миша наклонился над партой, уткнулся лицом в ладони и, не сдержавшись, заплакал перед всем классом.

– Не разжалобишь! – жестоко сказал Кирилл Ершов.

– Что же, вы их до конца учебного года на бойкоте держать станете? – возмутился Митяй. – Да они уже всё поняли. Вот расскажу в райкоме комсомола, как вы тут хозяйничаете!

Почти все девочки поддержали Митяя. С этого дня одноклассники начали разговаривать с Мишей и Сережкой.

Друзья

Вскоре на столе завуча появилось заявление Александра Александровича. Корабли были сожжены. Путь к отступлению отрезан.

День подачи заявления был самым безрадостным за всю сорокалетнюю жизнь учителя. Он ничем не мог заняться, метался по комнате, чувствовал страшное одиночество.

«Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!» – несколько раз шептал он слова Лаврецкого, горячим лбом прижимаясь к стеклу окна. Какими дорогими казались ему в эти минуты школа, ученики! А теперь ничего этого не будет. Останется одиночество и тишина, мертвая тишина, к которой он уже достаточно привык. Но разве мог он жить один на один с этой тишиной и одиночеством? Кричи, плачь, зови на помощь – все бесполезно. Никому больше не нужен глухой учитель – ни обществу, ни человеку. Жизнь кончилась.

Если бы Александр Александрович знал, что именно в эти минуты его ученики не пожелали разойтись по домам, пригласили к себе в класс Алевтину Илларионовну и потребовали объяснить, почему она не согласилась с просьбой, изложенной в их заявлении, у него стало бы теплее на душе.

Не знал он и того, что в это время по улице прошла женщина в синем плаще, с капюшоном, надвинутым на глаза, прошла мимо окон его дома, нерешительно постояла у калитки и скрылась за углом.

Это была Екатерина Ермолаевна Потемкина – Катя Крутова, подруга его юности, его первая и единственная любовь, о которой он помнил всю жизнь, помнил и настойчиво искал ее.