Честное пионерское! Часть 4

Снега на улицах Великозаводска с каждым новым днём зимы становилось всё больше. Из города его не вывозили (я сомневался, что вывезут к весне). Поэтому кучи на газонах росли. Но пока не вымахали до тех размеров, что я видел во время «приступа», в котором убили Вовчика. Я всё же поддался на Надины уговоры: сменил куртку на тяжёлое пальто. И на первой же прогулке в новом наряде отругал себя за то, что упрямился и не перешёл за зимнюю формы одежды раньше. Потому что в пальто стало реально теплее (теперь раздумывал, не «стряхнуть ли пыль» с ушанки).

По пути к Надиному дому я сообразил, что уже успокоился за судьбу отца. Сегодня, пожалуй, едва ли не первый день в послебольничной новой жизни, когда я не строил планы папиного спасения. Потому что теперь я точно знал, что именно случилось двадцать третьего сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года в квартире Локтевых (и в прошлый, и в этот раз). И удивлялся, почему не вычислил преступника раньше. Я вдохнул морозный воздух, покачал горловой. После уроков заглянул домой и забрал из-под кровати завёрнутый в полотенце грязный нож.

* * *

В квартире генерал-майора привычно пахло блинами, мятой и лекарствами. Здесь царила тишина, будто в подземном склепе (длилась она обычно до того, как к Лукину приходили гости). Фрол Прокопьевич редко включал телевизор: жалел живших по соседству людей (тем приходилось прослушивать телевизионные передачи вместе с глуховатым соседом пенсионером). Зато его разговоры слышали едва ли не все жильцы дома (мне так казалось). Однако ветеран у себя в квартире не всегда придерживался политкорректности и не выбирал «нейтральные» темы для разговоров: точно не боялся быть услышанным, чего я не замечал в беседах с Лукиным по телефону. Фрол Прокопьевич словно наверняка знал, где и когда мог говорить, а когда должен был воздержаться от эмоциональных высказываний. Хотя, и дома он о некоторых вещах сообщал намёками. Думаю, что делал он это по привычке.

Ещё в прихожей я громко поздоровался с хозяином квартиры. Осыпал его ничего не значившими вежливыми фразами. Заявил, что генерал-майор «словно помолодел» — тот вернул мне «любезность» утверждением, что я «заметно подрос и возмужал». Мы обменялись рукопожатиями. Пенсионер выпустил мою руку, лишь когда убедился, что я не закатил глаза и не валюсь на пол «без чувств». Фрол Прокопьевич бодро отрапортовал мне, что заварил индийский чай со «свежей мятой». Скороговоркой выпали названия блюд, которые в полдень «загрузила» ему в холодильник невестка. Заявил, что не отпустит меня голодным. Передал мне привет от сына. «Побеседовал с Серёжей сегодня рано утром, — заявил Лукин. — Помнит он тебя. Спрашивал, навещаешь ли ты старика». Похлопал меня по плечу. «Обещался подарок тебе к Новому году привезти, — сообщил пенсионер. — Но не сказал, какой».

Я заверил Фрола Прокопьевича: в новогоднюю ночь буду ждать подарки (в первую очередь) от «Дедушки Мороза». Мысленно проставил в голове «галочки» обеспечить вниманием «деда Мороза» представителей моего пионерско-октябрятского отряда (а заодно и папу с Надеждой Сергеевной). «Лукину пусть сын под ёлку подарки прячет», — подумал я. Прогулялся вслед за хозяином квартиры (живот томно заурчал, когда я унюхал витавшие в воздухе на кухне ароматы). По-хозяйски уселся за стол. Взглядом пробежался по расставленным на столешнице блюдам. Увидел примерно тридцатисантиметровой высоты стопку блинов (давно ставших традиционным блюдом при моих встречах с Фролом Прокопьевичем) и полдюжины мелких красно-жёлто-зелёных мелких яблок (явно не купленных в магазине, а вынутых из погреба). И будто невзначай поинтересовался у Лукина, что стряслось с Горбачёвым.

Получил от генерал-майора уже известный мне ответ: Михаил Сергеевич Горбачёв этой ночью умер в кремлёвской больнице. Я удивлённо вскинул брови и спросил, от чего же «вдруг» скончался (проживший девять десятков лет в моих воспоминаниях о прошлой реальности) относительно молодой политический деятель.

— От острой сердечной недостаточности, — ответил Фрол Прокопьевич. — Так написали в некрологе. Хотя я некролог в газете ещё и не видел: пока не изучал свежую прессу. А ведь Миша Горбачёв казался молодым и здоровым! И надо же… так внезапно отказало сердце.

Генерал-майор чиркнул спичкой — разжёг под чайником конфорку. Тут же по-стариковски крякнул, сунул руку под халат, потёр рукой грудь в районе сердца. Он не ухмылялся. Выглядел серьёзным и уставшим (словно провёл ночь у постели умиравшего политика). То и дело покусывал нижнюю губу.

— «Голос» этой ночью нагло врал, что «высокопоставленного министра» СССР Горбачёва вчера застрелили, — сообщил он. — Это мне мой Серёжа рассказал — сам-то я радиоприёмник редко включаю. Капиталисты заявили, что Горбачёва смертельно ранил бывший министр МВД СССР Щёлоков. Как тебе такое?