Фрол Прокопьевич развёл руками, будто предложил мне оценить нелепость «импортных новостей». Поворотом рукояти он увеличил размер лизавшего чайник пламени. Я отметил, что «мешки» под глазами у пенсионера с нашей прошлой встречи увеличились и потемнели. А голос ветерана сегодня звучал громче, чем обычно.
— А после убийства Горбачёва, — добавил генерал-майор, — Николай Анисимович, дескать, выстрелил и в себя: застрелился! Это «голос» так сказал — я лишь повторил тебе их враньё. Вот такую нелепую историю сейчас скармливает капиталистическая пресса своим доверчивым слушателям на Западе.
Лукин покачал головой. Он достал из шкафа украшенные золотистыми завитушками синие чайные чашки — перенёс их на стол. А я подумал о том, что дата смерти Щёлокова совпала с той, что я помнил из прошлой жизни. Вот только теперь Николай Анисимович точно умер не в своей квартире и даже не на даче.
— Представляешь, Мишаня, до чего эти империалисты додумались? — сказал Фрол Прокопьевич. — Всё надеются, глупцы, что мы тут перегрызёмся и сами развалим страну. Рассказывают о нашей родине вот такие небылицы. А ведь кто-то им, наверняка, поверит — и даже здесь, в СССР!
Я придвинул к себе чашку, плеснул в неё тёмную жидкость из заварника. Вдохнул резко усилившийся аромат мяты. Вспомнил о том, что чай с мятой успокаивал и приводил в тонус нервную систему (встречал такое утверждение в интернете) — вот именно в таком воздействии я сейчас и нуждался (мой нарисованный Колобок тому свидетель).
— Да что я тебе о всякой ерунде говорю, — произнёс Лукин. — Какое нам с тобой дело до этих заграничных врунов? Пусть себе болтают. Я тебе о главном не рассказал! Дочь пообещала проведать меня перед Новым годом. Числа двадцать седьмого. Внуков привезёт! Обязательно тебя с ними познакомлю.
Фрол Прокопьевич поставил передо мной пиалу с желтоватым вареньем, в котором плавали похожие на мутировавшую малину ягоды — морошка. Я такое блюдо уже пробовал, когда ездил рыбачить на карельские озёра вместе со Славой Дейнеко. Вот только эта болотная ягода не понравилась мне и тогда.
— Серёжа тоже грозился нагрянуть со всем своим семейством, — сказал пенсионер. — Может даже вместе с сестрой — они уже меня так радовали в позапрошлом году. Я его мальчишек давненько не видел. Вымахали, небось; стали выше деда. Но ничего, у меня в квартире для всех места хватит.
Генерал-майор задумчиво посмотрел на моё лицо и повернулся к холодильнику — извлёк из его недр коричневый керамический горшок с мёдом. Поставил мёд на стол рядом с вареньем, чем заслужил мою благодарную улыбку. Фрол Прокопьевич оглянулся на плиту, где шумела закипавшая в чайнике вода.
— Кстати, о квартире, — словно спохватился Лукин. — Давно хотел поинтересоваться у тебя, Мишаня. Нравится ли тебе моя жилплощадь? Не вещички в ней. Я именно о квадратных метрах говорю — не об обстановке комнат. Места тут предостаточно, согласись. Хватит даже для большой семьи!
Пенсионер развёл руками, будто показывал на стены кухни. Я невольно огляделся. Заверил ветерана, что квартира у него действительно уютная и просторная. А комнаты, чьи окна выходили на южную сторону, ещё и светлые (Фрол Прокопьевич заставил их комнатными растениями — в основном, кактусами — превратил в подобия оранжерей).
— Я намедни посовещался со знающими людьми, — сказал пенсионер. — И узнал, что хозяин шестой квартиры — той, что прямо над моей — перебрался с семьёй в Ленинград. Уже считай полгода, как он туда уехал. Хорошую должность на Кировском заводе получил. Возвращаться в наши пенаты он не намерен.
Фрол Прокопьевич ткнул пальцем в потолок — то ли указал мне на квартиру второго этажа, то ли обозначил важность и «величину» новой должности соседа. Чайник посвистывал — громкость сигнала всё нарастала. Теперь её услышал и Лукин: он резко сорвался с места, рванул к плите, перекрыл газ (плясавшие под чайником языки пламени исчезли).
— Сосед подумывал поселить надо мной свою мамашу, — сказал генерал-майор, — которая и так сейчас живёт небедно: в трёхкомнатной квартире на Красносельской улице. Или любовницу — официантку из ресторана. С точной кандидатурой квартиранта он ещё не определился. Да и не определится: ни той, ни другой не место в нашем доме!
Пенсионер обернул горячую ручку белым вафельным полотенцем, перенёс чайник на стол. Но не разлил кипяток по чашкам. Лукин взгромоздил чайник на украшенную резными узорами деревянную подставку, аккуратно сложил рядом с ним на скатерти полотенце-прихватку. Подпёр бока кулаками, посмотрел мне в лицо.
— Ведь этот дом непростой, Мишаня, — заявил ветеран. — Тут проживают сплошь большие начальники и заслуженные люди. Им точно не понравится, если по соседству с ними поселится «не-пойми-кто». Пусть даже и по желанию «правильного» человека. Потому-то квартирка надо мной пока и пустует.