Честное слово

Разговоры под навесом смолкли, все взгляды обратились к Володьке.

— Это с каких же ты, суслик, доходов шоколадом питаешься? — строго спросил у него одноглазый парень с серебряным орденом Славы на замасленной солдатской стёганке.

— А вот с таких, — ответил Володька, неопределённо улыбаясь. — У меня, может, доходов-то побольше, чем у вас…

— Ой ли?

— Неужели побольше?

— Ишь ты, посмотрите, миллионер какой! — раздались насмешливые голоса.

— Позволь, позволь, — опять сказал одноглазый. — Какие же у тебя, суслик, могут быть доходы? Ты что — работаешь? Учишься?

— Да. Учусь.

— Стипендию получаешь?

— Нет.

— Так откуда же у тебя деньги?

— У отца небось украл, — сказал кто-то за Володькиной спиной.

Володька резко повернулся, и от возмущения даже голос у него охрип:

— Да? Украл? Ох вы!.. Подите спросите… Если хотите знать, он мне сам намеднись полсотни подарил.

— Да ну? Это с какой же стати он полсотнями-то бросается?

— Бывает, братцы, бывает, — сказал, улыбаясь, усатый старик. — Бывает, что отцы ребят балуют. Ну, мало ли… Пятёрку парень со школы принёс — вот и получай награду. Верно ведь? — обратился он к Володьке.

— «Пятёрку»! — презрительно поморщился Володька. — Если отцу за каждую пятёрку платить, так у него небось и денег не хватит.

— А ты что же, значит, прямо шестёрками получаешь?

— Не получал, а может, ещё и получу.

И, чувствуя, что нелёгкая уже понесла его и что остановиться нет уже никакой возможности, он стал врать: какой он замечательный ученик и как его все любят и уважают — и в колхозе, и в школе, и в пионерском отряде. Вот задали им, например, на днях восемь задачек. Другие ребята и восьми не могут сделать, а он, Володька, посидел, подумал и вместо восьми двадцать восемь решил! Учительница даже специально ходила в роно, чтобы позволили ему вместо пятёрки шестёрку поставить, да там не позволили: говорят, надо в Москву писать, самому министру.

— Ох-хо-хо! — загремело под толевым навесом. — Это кто же такой? Ты чей будешь, парень?

— Да это ж Чубатый, — раздался из темноты молодой насмешливый голос. — Наш, федосьинский бывший… А ну, Чубатый, давай поври там ещё чего-нибудь.

— А ну его, болтуна, — перебил одноглазый парень и опять заговорил: о том, что у них в артели строится гидростанция, что к Новому году в домах будет свет, а на будущий год, может, и своя мельница и маслобойня заработают… Володька попробовал слушать, но язык у него чесался, ему хотелось не слушать, а говорить самому. И он стал вполголоса рассказывать усатому старику, который один ещё продолжал слушать его, какое он, Володька, нашёл выгодное и полезное дело: собирает старые кости и сдаёт их в утильсырьё…

— Да, это дело доброе, — согласился старик. — Это ведь и государству польза. И много уже собрал?

Володька сказал, что пока ещё не так много: десять пудов только. Но и то ведь неплохо: девяносто восемь рублей заплатили.

— Ну? — удивился старик. — Чего же так дорого?

— А у меня потому что кость особенная.

— Какая же она может быть особенная?

— Хэ! — усмехнулся Володька. — А вот вы приходите ко мне — сами увидите…

Во дворе уже темнело. Дождь не переставая стучал по толевой крыше, но людей под навесом становилось всё меньше и меньше: то одного, то другого подводчика вызывали на мельницу. Наконец Володька остался вдвоём с усатым стариком. Старик разложил на коленях ситцевый в чёрную крапинку платок, достал из-за пазухи большой рыжий огурец, краюху домашнего деревенского хлеба и головку чесноку, перекрестился и стал ужинать. Отворачиваясь, чтобы не слышать раздражающего запаха чеснока и не глядеть на соблазнительную краюху, Володька продолжал болтать всякий вздор, а сам против воли всё косился на хлеб и на огурец и с сожалением думал, что напрасно он сказал давеча про шоколад. Теперь неудобно огурца попросить. А старик бы дал, он добрый…

— В воскресенье батька мой в Рязань ездил, — лениво хвалился Володька, глотая слюну и чувствуя во рту противный, кислый вкус горелой ржаной корки. — В Рязань, я говорю, батька мой ездил. Я ему денег дал… Он себе шляпу купил, а мне — фотоаппарат и когти железные…

Старик слушал Володьку молча, похрупывая огурцом и глядя куда-то в сторону. Но тут он перестал жевать, нахмурился и посмотрел на мальчика.

— Какие когти? — сказал он.

— Ну, какие… Обыкновенные. Железные. Знаете, на которых монтёры на столбы лазают?

— Ну, знаю. Монтёры лазают. А тебе они зачем?

— Как зачем? Ну, мало ли… Белок можно ловить.

И, перебивая самого себя, Володька стал рассказывать, какой он замечательный охотник, какую великолепную лисицу он подстрелил нынче осенью и какое удивительное, трёхствольное ружьё видел он у своего дяди-генерала в Москве.

Старик доел огурец, остатки хлеба и сала завернул в платок, спрятал узелок за пазуху и поднялся.

— Н-да, — сказал он. — Ружьё, говоришь? Трёхствольное? У генерала? Ну, ты меня извиняй. Я пойду. Лошадь надо пойти посмотреть.