Честность свободна от страха

Wieder ist es Mitternacht,
Ich stehle uns das Licht der Sonne,
Weil es immer dunkel ist,
Wenn der Mond die Sterne küsst.

(Снова полночь,
Я краду у нас свет солнца,
Ибо здесь всегда темно,
Когда луна целует звёзды).

Weit Weg — Rammstein

Та же пожилая угрюмая фрау, что и час назад, подчеркнуто медленно прошествовала к воротам и лязгнула засовом. Створки медленно распахнулись, фрау отошла в сторону, выпуская мобиль Крамма с территории гимназии для девочек. Шпатц, вежливо кивнув, приподнял шляпу, за что был награжден презрительным взглядом и поджатыми губами. Створки ворот Блуменгартена захлопнулись, едва мобиль успел выехать. Латунные буквы девиза вновь превратились в монолитное: «Терпение рождает розы». Крамм прибавил скорость, лишь бы быстрее оказаться подальше от цветущего сада, в котором воспитывались в строгой покорности юные фройляйн.

— А впрочем, я ничего особенно и не ждал от этого визита, — нарушил молчание Крамм. — Наша Сигилд закончила гимназию три года назад.

— Какое ужасное место, — Шпатц оглянулся на скрывшиеся за поворотом ворота гимназии для девочек. — Неужели родители добровольно отдают в такие школы своих дочерей?

— Воспитание прилежных жен, герр Шпатц — это недоступная нашему разумению наука.

Хотя на первый взгляд Блуменгартен ужасным, конечно же, не выглядел. Аккуратные лужайки, ухоженные цветники, улыбающиеся девочки от шести до шестнадцати лет, чинно гуляющие по идеальным дорожкам.

— Хорошая жена всегда доверяет своему мужу и никогда не ставит под сомнение его слова, — в голосе девочки за дверью звучали слезы. Громкий шлепок.

— Я сказала пятое правило!

— Хорошая жена встречает мужа с улыбкой и никогда… — еще один звук шлепка.

— Смотри на себя в зеркало, Руперта! Что ты там видишь?!

— Фройляйн Биссинг, пожалуйста!.. — звук шлепка.

— Пятое правило! Четко, громко и без нытья!

— Хорошая жена встречает мужа с улыбкой и никогда не показывает свои слезы! — голос девочки все еще дрожал, но зазвучал увереннее. Шлепок.

— Улыбайся! Пятое правило!

— Хорошая жена встречает мужа с улыбкой и никогда не показывает свои слезы…

Крамм осторожно постучал в дверь.

— Фройляйн Биссинг? — стройная женщина в строгом сером платье повернулась к входу и опустила руку со стеком. Ее светлые глаза холодно рассмотрели визитеров, левая рука пригладила и без того идеальную прическу.

— Сейчас я закончу воспитательную беседу и поговорю с вами, — ее ледяной взгляд вернулся к стоявшей перед ней девочке. Той было лет, наверное, десять. Белокурые кудряшки сколоты на затылке кружевным бантом, пышное светло-серое платье идеально выглажено, светлые глаза наполнены слезами, на губах — приветливая полуулыбка. — Фройляйн Руперта?

— Здравствуйте герр незнакомец, — отчеканила девочка. — Здравствуйте, герр незнакомец.

Девочка стояла, положив ладони на стол. Пальцы покраснели, видимо именно по ним и приходились воспитательные удары строгой фройляйн Биссинг.

— Можешь идти, фройляйн Руперта. И на будущее. Если я еще раз застану тебя в слезах на виду, ты на неделю отправишься мыть котлы на кухню.

— Простите, фройляйн Биссинг. Спасибо, что учите меня, фройляйн Биссинг!

Девочка сделала книксен и чинным шагом покинула комнату.

— Чем могу быть вам полезна? — фройляйн улыбнулась одними губами, от чего у Шпатца по спине пробежал холодок.

Беседа на задалась. Может быть, железная фройляйн, когда-то воспитывавшая Сигилд, не поверила в легенду про газету «Фамилиенцайтунг», а может рассказывать и правда было нечего.

— В Сеймсвилле девочек балуют. Стараются нарядить покрасивее и накормить повкуснее. Нас с детства учат, что матерей, жен и сестер надо оберегать и лелеять, даже если они капризничают, — Шпатц снова оглянулся назад.

— Далеко не у всех есть деньги, чтобы отдать своих дочерей на воспитание в такой цветник. Тем ценнее воспитанные жены.

— Вымуштрованные. Как солдаты.

— А они и есть солдаты, герр Шпатц, — Крамм вывернул руль, и мобиль покатил по широкой мощеной дороге. Впереди показались небоскребы Билегебена. — Думаешь, это легко — беречь и поддерживать своего мужа? Всегда быть приветливой и отлично выглядеть? Даже когда тебе больно, страшно и хочется плакать?

Шпатц промолчал. Гимназия произвела на него, пожалуй, даже более гнетущее впечатление, чем расстрел на плацу Гехольца.

— Расслабься, герр Шпатц. Мне самому захотелось сбежать от этой фройляйн Биссинг, как будто я нашкодивший щенок, а вовсе не частный детектив.

— Но это же не воспитание, а истязание какое-то!

— У меня есть одно правило, которое помогает мне жить. Я не вмешиваюсь в дела, в которых не разбираюсь. Вот ты, герр Шпатц, сможешь точно сказать, что знаешь, как правильно?