Разбросанный по комнатным углам предел светильника,бельмо для Минотавра, кинестетическая пыль: тотут, то там – так виден купол планетариясквозь свечку. Его пришили запробоины к глазам,как майский вечер к пазухам сирени: чем ярче свет – темвсё смиренней тени. Один, два, три – пройдись поузелкам, по лузам позвоночника вслепую:у равновесия – нет функций —кроме сна. Здеськаждый звук сведён в спираль ушную – колье из ржавыхраковин морских, готических наречий погремушка.И отпечаток кукол восковых – надводныхайсбергов плывущая печаль —то дно покажет —то всплывет верхушка – тозамигает, маячком,диагональ.
Яхонты
I.
Запоздалая детская корь возвращается искреннимснегом, где лопатки у парковых статуй похожина дым – соревнуясь с Коперником радивершин обаяния – вдруг перчаткас руки соскользнёт – а под флиской Надым суетитсяретортой и стройным аптечным стеклом. Дажекажется, вроде бы он на цепях повисает:здешний воздух, как будто оклад
II.
над библейским святым – угодивший в медвежьюпорчу зверёк горностая. Отрицая свой возрасти выбритый глянцевый блеск, ты готов вкаждом встречном калёной водойотражаться и петлять голубиным зрачком, и ронятьрусский лес: холостую игольницу с проволокойпод языком – уколоться иголкой и зановотут же начаться, подымаясь со дна
III.
искромётным спинным плавником. Видеть в улицерезвую саблю с щербатым клинком, дотянутсядо края забора и выпросить милость – наморозе, хмельная муштра пополамразломилась – хлебный пар от наваленных грудойдощатых лотков – столько тел только темень иможет с собой унести, у неё от злорадствасверкают стальные полозья: лечь, и
IV.
землю, и солнечный свет зажимая в горсти – рватьпурпурные гроздья. Наряжать этот вызревшийнад подземельем разрез в платье волчьейневесты, где розами бредят рубины,выйдешь за полночь – крик петушиный – повиснетничком, гребешок свой могучий о завтрашнийвыезд катая, а вокруг, как звезда изнутри —барбарисовый холм – щурит взглядогневой и петардыпод ноги-–бросает.