Честный акционер

— Итак, Александр Борисович, дело о взрыве машины, которым вы занимались последние недели, можно считать законченным?

— Так точно.

Истомин и Борисов переглянулись.

— Тут зашла речь о том, что было бы неплохо премировать вас и ваших людей, — с какой-то странной интонацией произнес Истомин. Однако лицо генпрокурора не предвещало не только премии, но даже самой хилой грамоты.

«Начинается», — с тоской подумал Александр Борисович.

— Молчите? — прищурился на него генпрокурор.

— Слушаю, — просто ответил Турецкий.

Тогда речь взял начальник администрации президента Борисов:

— Видите ли, в чем дело, Александр Борисович… Я бы не сказал, что расследование проведено на высшем профессиональном уровне.

— Все подозреваемые сидят в изоляторе, — сухо сказал Турецкий. — Им предъявлены обвинения. Доказательная база собрана. В самое ближайшее время дело будет передано в суд.

— Так-то он так, но… — Борисов чуть склонил голову набок и пристально посмотрел на «важняка» своими водянисто-блеклыми глазами. — Вы взяли только исполнителей. Но не смогли уличить главного преступника. И в результате организатор этой кровавой вакханалии отпущен на свободу.

— Организатор? — Александр Борисович поднял брови. — Сдается мне, Эмиль Викторович, что вы знаете об этом деле гораздо больше меня.

— Вот именно, Турецкий! — сердито заговорил генпрокурор. — Вы не справились с заданием!

— То есть не оправдал ваших надежд? — уточнил Александр Борисович.

Лицо Истомина побагровело.

— Турецкий, не хамите. Это не в ваших интересах. Вы упустили главного преступника! У вас не хватило профессионализма доказать вину организатора и заказчика этого террористического акта. Как верно заметил Эмиль Викторович, вы смогли взять лишь исполнителей. Но где же заказчик этого преступления?

Почему вы позволили этому мерзавцу обвести вас вокруг пальца?

— Вы говорите о Борисе Берлине? — невинно осведомился Турецкий.

— О нем! О ком же еще? Что же теперь, прикажете его отпустить? Выпустить в Израиль, куда он, по нашей информации, намылился? Причем выпустить вместе с коллекцией картин?

Турецкий нахмурился:

— Простите, я не понимаю. О какой коллекции идет речь?

— Он не понимает! — язвительно воскликнул Истомин. — Вы слышите, Эмиль Викторович, он не понимает!

— Подождите, Игорь Михайлович. Позвольте я ему объясню. Дело в том, Александр Борисович, что в руках у Берлина находится богатейшая коллекция произведений российских живописцев. Это, как вы понимаете, истинное достояние России! Ее место в Московском Кремле. Вчера вечером вы освободили Бориса Берлина из-под стражи. А сегодня утром в своем разговоре с журналистами Берлин высказал мысль о том, что намерен переехать на постоянное жительство в Израиль. И, скорей всего, он заберет коллекцию с собой. Понимаете?

— Кажется, да, — кивнул Турецкий. — Правильно ли я понял, что эти картины — собственность Берлина?

Борисов кивнул:

— Да. Он приобрел их на аукционах.

— На свои собственные деньги? — уточнил Турецкий.

— Ну разумеется. Я не понимаю, к чему вы клоните?

— Насколько я понимаю, коллекция картин — частная собственность господина Берлина. И он вправе распоряжаться ею так, как ему заблагорассудится. Независимо от того, как мы к нему относимся и что мы обо всем этом думаем.

На лице генпрокурора появилась саркастическая улыбка.

— Вы видите? — сказал он Борисову. — Я же говорил — ему бесполезно что-либо объяснять. В общем, так, Турецкий. То, что Берлин — истинный заказчик убийства Казанского, Самойлова и Краснова, известно всем.

— Может быть, — кивнул Турецкий.

— Что — может быть?

— Может быть, это известно всем. Но не мне.

— Черт бы вас побрал, Турецкий! Вам тут что, вечер юмора в Останкине? Какого черта вы устраиваете балаган?

— Я просто делаю свое дело, — спокойно ответил Александр Борисович. — И стараюсь делать его честно.

— Я говорю вам, что делать! Я, и только я! Ясно вам?

Турецкий покачал головой:

— К счастью, в своей работе я руководствуюсь не только вашими указаниями, но и фактами. И только на основе этих фактов я имею право делать выводы. В деле нахождения истины указания начальства — слабые помощники.

Истомин побагровел еще больше. Борисов ухмыльнулся.

— У меня нет доказательств того, что Берлин причастен к убийству Казанского, Самойлова и Краснова, — продолжил Турецкий. — А значит, у меня нет причин держать его под стражей. Это все, что я могу вам сказать. Если у вас ко мне больше нет вопросов, я, пожалуй, пойду. Иначе наш разговор может закончиться плачевно. Как для меня, так и для вас.

Щеки Истомина затряслись.

— Это что, угроза? — прорычал он.

В глазах Турецкого зажегся гневный огонек.

— Предупреждение, — глухо пророкотал он. — Разрешите идти?

Некоторое время Истомин молчал, по всей видимости борясь с пароксизмом ярости, который обуял его душу. Затем резко произнес:

— Идите!