Четки фортуны

А Пантелеев незамеченным вернулся в консульство, никто по российской расхлябанности его не хватился; он долго жил воспоминаниями об этом свидании перед тем, как заснуть, ему всякий раз падала в лицо мягкая волна Сашиных волос, мелькали перед глазами ее разгоряченные, полураскрытые губы, днем он искал ее среди посетительниц консульства, но напрасно. Саша не приходила.

К счастью, Пантелеева скоро отозвали из этого города.

Версия вторая

Самовольнов долго не мог прикурить, руки его дрожали, спичка дважды гасла, пока он не вынул сигарету и не выругался:

– Изменница нации! К стенке таких…

Только тогда успокоились руки, и он закурил. Оглянулся – а изменницы след простыл. «Ч-ч-черт подери их, честных», – выругался он про себя, вспомнив свой оставленный пост и чем это может обернуться, и поспешил из парка, куря на ходу короткими частыми затяжками; шаги его были тяжелы. Злость постепенно утихла, он попытался совладать с раздражением с помощью рассудка. «А что мужу она осталась верна в наш век коммунистического содома – похвально. Все едино ее Ганс медаль ей за это не купит. А еще и скандал закатит: „Где была?!“ Я бы оценил, если бы моя жена мне все объяснила. Оценил ее верность. Да объяснила бы? Про такое лучше умолчать. Все равно до конца не поверить – не проверить потому что. А сомнение точить будет…»

Однако по мере приближения к зданию консульства эти мысли улетучивались и волновало одно: хватились его или пронесло? Самовольнов прибавил шагу, короткими перебежками стал переходить на легкий аллюр и то и дело посматривал на часы.

«Тик-так! – бил набат в висках. – Тик-так!..»

Надо только войти со служебного хода для обслуги: повара, горничной, снабженцев. Он сделал копию ключа от этой двери, за что тоже по головке не погладят, и пользовался им… хотя это впервые… Нельзя так нервничать. Он все рассчитал. Сегодня у консула выезд на прием в посольство Греции…

«Тик-так! Тик-так!!»

Самовольнов беззвучно вставил ключ и стал поворачивать в замке. Ключ не поворачивался. Странно…

Стрелки сорвались, набат в ушах перерос в вой сирены при воздушной тревоге, Самовольнов толкнул дверь ладонью, она поддалась. Он вошел в коридор и запер ее за собой. Никого. Все тихо. «Сдается, пронесло», – подумал Самовольнов и набрал воздуха в легкие, чтобы выдохнуть с облегчением, как от стены отделился штатный шофер Петров-Сидоров и отвратительно усмехнулся:

– Та-ак…

«Вот тебе и тик-так», – ахнуло в голове Самовольнова. Воздух пошел поперек легких. Шофер вразвалочку продефилировал мимо и скрылся в конце коридора.

Самовольнов закашлялся. Теперь он, вся его карьера, судьба, да что там – жизнь, оказались в руках этого субъекта.

Нелли вернулась домой вся еще в праведном гневе на этого красного хама, посмевшего посягнуть не столько на ее сахарно-холеное тело, сколько на святую ненависть к Совдепии. Она сжимала кулаки в бессильной ненависти: схватить бы наган да разрядить во всю эту чумазую комиссарскую сволочь.

Нелли переоделась у зеркала в пеньюар; от его шелкового прикосновения заныли плечи и спина там, где обнимал, тискал ее в своих лапах этот… Да кто он такой? Нелли даже именем не поинтересовалась, хотя могла бы… в консульстве.

– Лениноид! – прошептала она с отвращением зеркалу, неистово опустила в пудреницу пуховку, подняв ею целое облачко, и напудрила себе лицо и шею.

Вернулся муж. Образцовый, безукоризненный супруг, с которым Нелли разделила чопорный ужин, а затем ложе. Она льнула к нему, закрывая глаза, а наплывали прикосновения губ и лап «этого хама». «Будь моей… немедленно… ради тебя… рискую…» – звучали его слова. Муж устал после дня в банковском окошке и не воспринимал порывов жены, которые он стационарно приписал загадке русской души, глубоко вздохнул и откинулся в сытый скучный сон.

«Как его называл Лениноид? – села на кровати Нелли. – Фон Бифштексом? Что ж, он был невыносимо прав».

Прошел день, другой, третий, и Самовольнов уже решил: шофер его не продал. Но на четвертый Самовольнова вызвал консул и сообщил, что его отзывает Москва. Вылет завтра. Самовольнов хотел было спросить, по какому вопросу и чем вызваны и такая срочность, и этот внезапный интерес к его особе, но консул смотрел на него достаточно выразительно, и все вопросы становились неуместны.

Собирая чемодан, Самовольнов утешал себя тем, что причина отзыва, вероятно, в новом назначении, и это по правилам дипслужбы, хотя незачем себя обманывать: его встретят у трапа на черном «воронке». А когда назавтра при отправлении в аэропорт с ним в машину вместе с водителем сел неизвестный тип, утешать себя стало все равно что лечиться мышьяком.