Четкие линии (СИ)

Что если нарисовать в следующем томе поход в Хогсмид? Плюшевый, уютный, полненький Гораций Слизнорт вполне мог посетить деревушку в поисках своих любимых засахаренных ананасов. Или просто пойти на какую-нибудь важную встречу. И вот в неприметном, чистеньком кафе на главной улице он случайно слышит разговор ребят о темной магии, крестражах и секретах бессмертия Темного Лорда. И в нем взыграет совесть, особенно, когда увидит выразительные зеленые глаза, не скрытые больше очками… Да, думаю, так и надо поступить. Конечно, в реальности такое поведение маловероятно, все же со своей совестью Слизнорт уживается не первый год, но это же манга, манга! Про волшебников! Здесь возможно все и даже больше. Заодно провести мысль, что живое высокоорганизованное существо — то бишь человек — никак не может оказаться крестражем. Только этого мне и не хватало, честное слово. Все равно в Мунго проверюсь на Рождество, но утвердить мысль заранее не помешает, мало ли какую игру затеял директор. Ему-то вполне могла понравиться идея сделать меня жертвенным барашком. Но я же не баран идти добровольно за заклание, когда этого можно избежать.

— Ой, простите! — брр, как в ледяную воду окунулся. Моржом меня назвать нельзя, я купаюсь только в кипятке, так уж вышло, поэтому промерз мгновенно и насквозь.

Напротив меня парила в воздухе Серая дама, привидение Когтеврана. Насколько помню, дочурка Кандиды, Елена. Если честно, думал, она подойдет пораньше, потому как видел, что она не раз и не два провожала меня глазами, когда я шастал в Комнату ее матери.

— Здравствуйте, еще раз прошу прощения, — кивнул, хотел обойти привидение, но неожиданно та заговорила.

— Могу я побеседовать с тобой с глазу на глаз? — голос оказался нежным, переливчатым, как неглубокий ручей весной. Он бы искрился на солнце, если бы смерть не влилась в него.

— Конечно.

Призрак поплыла куда-то вперед, и я потянулся за ней.

На восьмом этаже, неподалеку от Выручай-комнаты, она остановилась возле угловой ниши. Искусно переплетались в ней каменные ползучие ветви, раскидывали лепестки цветы, вырезанные столько искусно, что казались живыми. А посреди них, если приглядеться, в самом сплетении парил орел.

— Ума палата дороже злата, — с горькой ноткой проговорила девушка.

Плети поползли, как змеи, раздвинулись, и стена превратилась в массивную дверь с медной ручкой.

— Входи, ничего не бойся, это моя Комната, — призрак повела рукой.

Неужели Хогвартс весь состоит из потайных комнат, созданных либо Основателями, либо их неугомонными потомками.

Внутри оказалось крохотная комнатка с узкой кроватью и двумя креслами возле круглого столика с искусной резьбой. Сквозь витражное оконце пробивались редкие лучики солнца, разноцветными зайчиками падали на балдахин насыщенного синего цвета.

— Присаживайся, тут чисто, — она указала на кресло, сама опустилась на второе. Подушка даже не промялась, но, видимо, ей хотелось создать иллюзию нормальности.

Белые руки в широких рукавах плаща откинули капюшон, по плечам рассыпался каскад темных волос.

Она похожа на Кандиду. Тот же высокий лоб и разлет бровей, те же прекрасные глаза. Лишь взгляд их недостаточно глубок, и черты ее чуть меньше, чуть тоньше, что создает видимость "поверхностности", словно кто-то легко-легко, едва касаясь провел тонкой кистью по дорогой бумаге.

И тем не менее, красива, по-своему, но красива. И едва ли она бы уступила матери, если бы прожила чуть подольше. Со временем глубина бы обязательно пришла.

— Меня зовут Елена Когтевран. Эту Комнату мне создала тетя Пенни, уже после смерти матери, — девушка посмотрела в сторону кровати, губы ее искривились, как будто она вот-вот заплачет. — В последние годы жизни мама отдала всю себя работе над единственным артефактом, над семейной драгоценностью нашего рода — диадемой. Она вкладывала в нее силы, здоровье, плела чары. Иногда позволяла мне одним глазком взглянуть на сам процесс, но никогда не доверяла самой произнести хоть заклинание. По школе ходили слухи, что диадема придает ума своему владельцу, что леди Когтевран вложила в нее все свои знания. Какая глупость! — она прикусила губу, практически терзая ее. Будь девушка живой, пошла бы кровь. — Я поступила дурно, поддавшись порыву. Украла диадему, потому что… потому что… ревновала. И жутко завидовала, что камням, пусть даже самым драгоценным, достается больше внимания, чем мне. Я сбежала, так далеко, как только могла. Сейчас этот край зовется Албанией. А когда поняла, что меня преследуют, спрятала ее, защитив всеми чарами, какие только знала. Я ожидала разбойников, врагов школы, которые охотились за артефактами моей матери. Вместо них пришел мой жених. Он уговаривал меня вернуться, даже без диадемы, называл глупой девочкой — я ведь и была такой, — дыхание ее прерывалось, словно она плакала. Без слез, без рыданий плакала ее душа. — Мы помирились, я согласилась вернуться, хотя представляла, как стыдно будет смотреть в глаза матери, видеть ее разочарование. И все равно… хотела вернуться.

Она замолчала, переводя дыхание, хотя вряд ли это нужно призракам.