— Что произошло дальше?
Елена расправила плечи, истинная дочь своей матери.
— Нам не суждено было уйти с той поляны. На нас напали. Мой жених защищал меня, как мог, превосходный маг, еще лучший — боец. И я помогала ему, впервые я убивала с помощью своей магии. Но силы были не равны. И мы оба умерли на той поляне. Чтобы призраками вернуться в Хогвартс, который стал нам домом, стал нам всем.
Она закрыла лицо руками.
— Моя смерть подкосила маму. Она долго болела, таяла прямо на глазах, а в зиму умерла. Сначала я не могла показаться ей на глаза, мне было стыдно, а после надеялась, что она вернется призраком. Пока не поняла, что моя мать достигла своего предела в жизни, выполнила все, что желала. Поэтому ей нет смысла оставаться привидением, и ее душа отправилась на перерождение. Я знала, что ее портрет находится в Комнате, но не могла туда войти, Основатели ставили отличную защиту, даже от призраков. Тетя Пенни создала для меня собственную комнату, прорастила свои цветы прямо в камне. Они отзываются только на мой голос, на мою энергию. Мне хотелось стать ближе к матери, хотя бы так. Поэтому я ждала, все эти годы ждала. Надеялась, что однажды мама переродится, появится в Хогвартсе. Я надеялась узнать ее, присматривалась к каждому ученику в течение долгих столетий. Куда еще она могла попасть, как не на собственный факультет? Поэтому я — привидение Когтеврана.
Она подняла лицо, по щекам катились призрачные, серебристые, словно пойманный лунный свет, слезы. Они таяли, не достигая подбородка, Елена даже не замечала их.
— Все эти годы я винила себя. Во всем. В том, что украла диадему, в том, что сбежала, в том, что из-за меня погиб мой жених. В том, что умерла мама. И больше всего на свете хотела попросить у нее прощения. Поэтому… пожалуйста, проведи меня внутрь Комнаты, к ее портрету. Только по приглашению студента факультета призрак может посетить зачарованное помещение Кандиды Когтевран. Я хочу увидеть маму.
Так по-детски прозвучало, а в темных глазах море боли и тоски. Все годы она винила себя, терзалась, прятала лицо из-за жгучего стыда.
— Пойдем, — поднялся и кивнул.
Неуверенная, полная надежды улыбка на дрожащих губах стала мне наградой.
На пороге Комнаты я пропустил ее вперед. В ярком освещении Елена казалась… серой, блеклой. Но внутри уже начали переливаться жемчужные нити, делая ее похожей на остальных призраков. Наверное, она сама себя наказывала. Карала одиночеством и стыдом.
— Как красиво! — благоговейно прозвучало в тишине, словно маленький ребенок, попавший в лавку игрушек, Елена оглядывалась по сторонам. — Мама была настоящим гением! — восхищение и печаль.
— Гарри, ты привел к нам гостей? — Салазар не мог не вмешаться. Куда же без него?!
Призрак тут же напряглась, как натянутая струна, когда увидела портрет своей матери. Та поджала губы, черты Кандиды закаменели, и лишь мерцала тоска в глубоких глазах.
Елена сделала первое, робкое движение, а затем быстро, словно боясь передумать, подлетела вперед, уткнулась лбом в портрет матери, куда-то в уровень плеча.
— Мама… — она словно задыхалась, словно протискивала голос, выдавливала из себя глухим рыданием. Даже призрак дочери Основателей более живой, чем остальные.
— Елена…
— Пойдем на пейзажик Кандиды? — Салазар мотнул головой куда-то в сторону.
Кивнул, сгреб в охапку листы, зная, что Выручай-комната переместит недостающие материалы, если понадобится. Оставили за спиной призрака и портрет, им нужно побыть вдвоем, поговорить о многом, а Комната обеспечит уединение.
— Хорошо хоть сейчас хватило ума прийти, — ядовито проговорил нарисовавшийся на фоне яблоневых деревьев и озера Слизерин. Поправил мантию, меч, посмотрел в сторону портрета подруги и передернул плечами. — Мать очень скучала по ней. И не понимала, чем провинилась, если дочь даже призраком не желает ее видеть, не приходит попрощаться. До самой смерти переживала. И ведь Елена неглупая девчонка, а вела себя порой, как дитя неразумное.
— Главное, что сейчас исправилась, — улыбнулся, делая зарисовки. Вдохновение толкало под руку, и вот уже рождался на листе пейзаж деревни Хогсмит.
Комната воссоздала все принадлежности, кресло переправила сюда. Воздух дрожал от волнения. Она вроде бы и стояла рядом, но в то же время поглядывала в сторону своей создательницы и ее детеныша.
— Этот тип тебе пишет? — перевел тему Салазар.
Точеные губы недовольно поджаты. Приятно, когда тебя ревнуют. Но нельзя давать любимому человеку — или портрету — долго мучиться, иначе самому станет больно.
— Иногда, в основном, описывает театры, музеи, свои впечатления от выставок, в том числе и художественных.
— Традиционные ухаживания, когда пытаются прощупать интересы избранника, — еще более недовольная мина. Как он умудряется с каменным лицом демонстрировать всю палитру эмоций? Искусство древнего рода.
— Глупости! — отфыркнулся. Хотя бы потому, что никто кроме одного ехидного и вредного портрета мне не нужен. — У меня двое детей и рисунки, кому я нужен?
Губы чуть расслабились, ответили тонкой улыбкой на шутку.