Четверги с прокурором

Таким образом, я – это вроде и не я вовсе. Я рассказываю об этом, скорее, шутки ради. Епископский синод в Риме, кошачьей столице мира, однажды даже уверовал в то, что мы, кошки, – и не только кошки, но и все четвероногие вообще, – тоже твари Божьи (так имел обыкновение утверждать его преосвященство кардинал Ратцингер – да воздастся ему за его добро), но! Но «неспособные на искупительный подвиг, да и не жаждущие искупления». На что «Бильд» откликнулась: «Кардинал Ратцингер: И собакам уготован путь на небеса». Как мило со стороны его преосвященства столь высоко ценить нас, вот только возникает вопрос: принадлежат ли тварям Божьим глисты под названием аскариды? И если уж собакам уготован путь на небеса, я с благодарностью откажусь разделить с ними такую честь. Выражение «пес блохастый» возникло не случайно. Будь на то моя воля, всем собакам одна дорога – в ад. И хорошая собака – мертвая собака. Мне даже иногда кажется, что ад и есть ад, поскольку там сплошные гигантские стаи псов, предающихся их излюбленному занятию: тявкать, если только они не жрут или не спариваются.

Тот, кто беспрерывно тявкает, не в состоянии ни о чем задуматься. И сия истина – аксиома. Может, в моей книге «Желтое сердце» читатель отыщет описание того, как из Ватикана по высочайшему повелению папы вдруг начинает фонтанировать вся нефть мира. И мир покоряется папе. Подобная картина, увы, непереносима даже для кошек. И книга получит название «Тяжелое сердце мира». Но я опять отклоняюсь от темы. Что поделаешь – кошачья ментальность. Вероятно, и моя книга будет называться «Отклонение от темы».

Тридцать третий четверг земельного прокурора д-ра Ф., не ставший четвергом земельного прокурора д-ра Ф. из-за того, что последний отсутствовал без предварительного уведомления, чего ранее не случалось

Все ждали. Время между ужином и музицированием так и прошло в неведении. Все молчали, словно действовал некий запрет на разговоры.

– Похоже, – заговорил доктор Шицер, – что все мы ждем, когда начнет свой рассказ наш друг Ф., несмотря даже на его отсутствие.

Об охватившем его недобром предчувствии доктор Шицер предпочел не распространяться.

Таким образом, по причине отсутствия скрипача квартет для смычковых выпадал из программы. Достать же ноты для трио смычковых в составе двух скрипок и виолончели не представлялось возможным. И сын хозяев дома, усевшись за рояль, сыграл с доктором Гальцингом сонатину опус № 100 Дворжака. Отчего чешский композитор решил назвать вполне полноценную сонату сонатиной, объяснить трудно.

– Если не считать Бетховена, у всех композиторов имелся свой опус № 100, – провозгласил герр Гальцинг, небольшого роста добродушный толстяк. – И каждый старался каким-то образом выделить его.

– Шуберт, – вступила в беседу хозяйка дома. – Надеюсь, и до него дойдут руки, всему свое время, так вот, у Шуберта есть трио до-мажор, опус № 100, но мне кажется, что такие высокие номера опусов исходили не от самого Шуберта, а от тех, кто готовился издать посмертно его произведения.