Четверги с прокурором

И, как вы можете заключить из моего рассказа, человек типа Штегвайбеля был куда ближе по духу Гейнцу К. Шлессереру, невзирая даже на разницу в финансовом положении, чем, например, врач доктор Ванзебах. И хотя Шлессерер отнюдь не чурался дружбы с Ванзебахом, все же общение с ним означало для Шлессерера определенные усилия над собой. Словно ему приходилось постоянно дотягиваться до Ванзебаха, соответствовать ему. Куда проще было со Штегвайбелем, которого он называл «Эрих» и с которым был на ты. Штегвайбель же, напротив, неизменно обращался к нему «герр Шлессерер», но тоже был с ним на ты, оба могли посидеть за кружкой пива в ресторанчике «Хубертус Луст» – пиво «Ауэрброй Розенхайм».

На этом заканчивается четвертый из четвергов земельного прокурора д-ра Ф.

Пятый четверг земельного прокурора д-ра Ф. прокурор с позволения хозяйки дома закуривает сигару и, осведомившись у слушателей, на каком месте остановился, продолжает рассказ

– Да-да, верно. Штегвайбель. Но его более чем значительную роль во всей этой истории мы оставим на потом. А пока вернемся к пеларгонии, причем в самом буквальном смысле.

Я, кажется, уже упоминал, что на самой начальной стадии расследования один из работников служебной столовой указал следователю на чрезвычайную редкость белых пеларгоний. После этого следователь, человек молодой, на мой взгляд, слишком рьяно ухватился за эту версию, и поэтому когда он собрался обойти все цветочные магазины города, признаюсь, я, не стесняясь в выражениях, подверг сомнению целесообразность такого шага:

– Вам что, больше нечем заняться, как бегать по магазинам? И сколько у нас в городе цветочных магазинов, садоводов и прочего? Может, нашим следователям просто захотелось проветриться? Вдохнуть свежего воздуха? Прогуляться на служебном авто? А с какой стати вы так уверены, что левкой был приобретен именно у нас?

– Не левкой, а пеларгония, герр земельный прокурор. (Я привожу поправку моего подчиненного дословно, именно так в те времена обращались к начальству.)

– …Ну, пеларгония… Почему ее не могли купить где-нибудь еще? В Итцехёэ, например?

– Почему именно в Итцехеэ, герр земельный прокурор?

– Я просто предположил. Или почему она не могла быть у убийцы уже бог знает сколько? А если убийца сам занимается выращиванием пеларгоний? К тому же пока что мы не уверены до конца, что тот, кто принес пеларгонию, – убийца…

И позже мы тоже не были до конца уверены, однако все говорило в пользу именно этой версии. Еще до появления в прессе пространных отчетов – до известной степени с нашей подачи – возникла уже упомянутая мной свидетельница Флуттерле, владелица газетного киоска.

Фрау Флуттерле, я считаю необходимым кратко напомнить, заметила, что в четверг 19 июня в дверь особняка в стиле модерн позвонила женщина. По природе своей фрау Флуттерле была – вероятно, и осталась – женщиной любопытной. Той, кто обожает собирать сведения и передавать их покупателям газет. Но возможно, даже человек не очень любопытный наверняка заметил бы, как в десять утра на обычно тихой в это время улице вдруг появился чужак. А чужаком была «особа» или «дама», как позже показала фрау Флуттерле. Фрау Флуттерле только что вышла из дому, чтобы сменить герра Флуттерле, который ежедневно открывал свой киоск в семь утра, оставался в нем примерно до десяти, продавая газеты, после чего его сменяла супруга, а он направлялся в «Таксисгартен» – пивную, где был завсегдатаем. (Что вы говорите? Ах вот вы о чем! Нет, разумеется, я не знаю, что за пиво там разливают. Я же, в конце концов, не Штегвайбель!)

«Только что заперев дверь, я повернулась и хотела уже пойти к каналу, – стояло в протоколе, – но тут снова повернулась, потому что мне показалось, что в почтовом ящике что-то лежит, и пока поворачивалась, невольно бросила взгляд на дом семейства Ш., и я сказала себе: «Ага, кто-то к ним явился!» И на самом деле, в этот момент к ним звонила особа или дама, мне незнакомая». (Заметьте, я ни одного слова не изменил и передаю характерный стиль полицейского протокола.)