Четверо

— А что я возьму? «Зауэр» в четыре кило весом? Мне его нести сердце не даст. Вчера перебои были, камфару пил.

— Верное возражение. Знаешь, у егеря бельгийка есть, двадцать восьмого калибра, бескурковочка, вес два кило. Смак, а не ружье.

— Детское ружье? Не хочу.

— Ну, стреляй пальцем!

Дело было такое. Старший егерь пригласил их поохотиться. С удобствами: его «газик» стоял у подъезда.

Алексин одевался долго. Наконец старики вышли. Впереди — Алексин с сеткой, полной продуктов, — колбаса, яблоки, конфеты. За ним Иванов нес огромнейший рюкзак и зачехленный, недавно им купленный шведский дробовик-автомат «Шогрен».

Он был в кирзовых сапогах сорок пятого размера, в ватнике и в брезентовом плаще поверх него.

«Как он здоров!» — завидовал Алексин.

Они втиснулись в «газик», и шофер рванул с места так, что Иванов клюнул носом друга, севшего вперед.

— Как вы там охотитесь? — спрашивал Алексин шофера.

— Хорошо охотится один Ефрем Иванович, да ведь у него и собака. Мы охотимся на городского браконьера, это наша дичь.

— И… много их?

— Судите сами: за месяц двадцать пять ружей отобрали, а убегло сколько! Автомобилистов отловили восемь штук. А вы хорошо поохотитесь.

И они заговорили о сложностях осенней охоты в близких к городу и практически бездичных местах.

— То есть как бездичных? — вдруг обиделся шофер. — Мы куропаток разводим и подкормку устраиваем. Зайцы вам не дичь? Их много. Есть глухарь.

— Я бью зайцев на дневной лежке, — похвастал Иванов.

— Надо охотиться по первой пороше, — говорил егерь-шофер, притормаживая машину. Он подвернул к маленькой деревеньке, выскочившей вдруг из-за поворота. Подвез к дому.

— Здесь наш старшой. Нет его дома, он в лесу.

Старший егерь пригородного леса жил в бревенчатом доме. Свежем, желтом, пахшем смолой.

Высок был дом. На крыше торчало штук пять скворечников. Воробьи готовили их для зимовки, носили соломины и белые куриные перья.

К остановившемуся «газику» шли от дома гуси — присадистые, важные птицы. Охотники вылезли, и Алексин сказал Иванову, что любит гусей, этих полных достоинства птиц. Иванов, усмехнувшись, ответил, что тоже их любит — с тушеной капустой.

Охотники прошли в дом. Их встретили собаки егеря: Гай и другие — гончий пес с пятном черного цвета на спине и лайка, рыжая и хитрющая, если судить по ее раскосым глазам.

Равнодушие Гая обидело стариков.

…Жена егеря провела тестей в кабинет мужа.

Там был конторский дешевый стол, книжная полка из досок, на которой стояли три издания «Жизни животных» Брема — два на русском, а одно на немецком языке. На стене — яркий ковер, сплетенный из ленточек.

На этом ковре висело пять штук ружей. Всяких! Была трехлинейная старая винтовка и дробовой автомат. Висели дорогой «Зауэр три кольца», тулка шестнадцатого калибра, бельгийка двадцать восьмого калибра: изящное, легкое ружьецо. То, которым Иванов пугал Алексина.

— С этой пукалкой ты заставляешь охотиться меня? — упрекнул Алексин.

— С ней, — ухмыльнулся Иванов.

Тут жена егеря принесла чай и картофельные ватрушки, еще горячие, к ним топленое масло.

Старики пили чай, ели ватрушки, поливая их горячим маслом. Поев, стали ждать хозяина. Сидели рядышком — им не хотелось на улицу, где было сыро, ветрено, знобко. Им вообще ничего не хотелось, только бы дремать в этой теплой комнате, поглядывая то на ружья, то на чучела, что сидят в каждом углу.

Отличные чучела! Превосходные!

Старики разглядывали вечно токующего глухаря, созерцали тетерева, серую куропатку, ястреба, дупеля.

В коллекции старшего егеря был даже рябчик, истребленный в этих местах лет двадцать назад. Но чучело свежее, чистое.

— Голову даго на отсечение, это овражный рябчик, — сказал Иванов. Они заговорили о тех рябчиках, что не улетели с глухарями в тайгу, а ушли в овраги, густо заросшие осиной, черемухой и ольхой. Живут там, а охотники в них не верят.

Пришел егерь: бодрый, красный, пахнущий смолой и потом. Он заговорил о рябчиках, перебравшихся в овраги. Видел их сегодня — живут не тужат.

Умные! На манок не возьмешь, их ничем не возьмешь, такие глубокие заросшие овраги.

После чая и разговоров пришла пора спать.

Алексина хозяева положили на диване, Иванову принесли раскладушку. Постельное белье было свежее, прохладное, приятное. Лунный свет то и дело прорывался сквозь бегущие тучи. Поблескивали ружья и стеклянные глаза филина, посаженного на этажерку у окна.

Старики лежали и слушали звуки дома.

Вздыхая, бродил по комнатам Гай, стучал когтями по половицам. Звякал цепью во дворе гончак. Лайка влезла на завалинку и заглядывала в окно.

Она поднималась на задние лапы и смотрела на них, вырисовывая свой легкий и остроухий силуэт на стекле.

Временами она сбегала с завалины и помогала лаять гончаку — резким и звонким лаем. Гончак вел основную партию голосом могучего колокольного звучания.

Это было красиво.

Старикам после крепкого чая расхотелось спать. Они долго слушали лай собак (он несся в ночи к звездам), потом говорили о ружьях. Иванов шептал другу, что ружья егеря хуже его автоматического «Шогрена».