Четверо Благочестивых. Золотой жук

Она замялась, и те, кто смотрел на нее, заметили, что щеки ее на мгновение вспыхнули.

– Да… Это настолько унизительно, что я не стала об этом рассказывать. Там было сказано… и это было основное условие… чтобы я ни при каких обстоятельствах не подписывала наше брачное свидетельство. Для меня это было непостижимо… Я не верю, что он был женат раньше, но до меня у него была такая жизнь, что всякое можно подумать.

Леон улыбался. В такие минуты он был похож на ребенка, получившего прекрасную новую игрушку.

– Могу вас успокоить, – сказал он, изрядно удивив миссис Стэмфорд. – Ваш муж не был женат до вас.

– Вы можете раздобыть планы имений вашего мужа? – спросил Пуаккар, внимательно рассматривавший рисунки на ткани, и Леон снова улыбнулся.

– Этот человек знает все, Джордж! Пуаккар, mon vieux[47], вы великолепны! – воскликнул он и быстро повернулся к миссис Стэмфорд. – Сударыня, вам необходимы отдых, новая одежда и… защита. Первое и третье вы найдете в этом доме, если вы согласитесь стать нашей гостьей. А второе я предоставлю вам через час… вместе с временной горничной.

В некотором замешательстве она взглянула на Леона… и уже через пять минут несколько смущенный Пуаккар открывал перед ней дверь ее комнаты, а на Керзон-стрит с пухлым чемоданом в руке спешила горничная, знакомая Леона. Горничные были слабостью Леона, и по меньшей мере с сотней он был знаком лично.

Хоть время было уже достаточно позднее, он сделал несколько телефонных звонков, дозвонился даже до Стробери-хилл, где жил некий регистратор браков.

В одиннадцать часов вечера он позвонил в дверь роскошного дома на Лоуэр-баркли-стрит. На этот раз открыл другой лакей.

– Вы мистер Гонзалес? Мистер Лезерсон еще не вернулся из театра, но он позвонил и просил передать вам, чтобы вы подождали его в библиотеке.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил слугу Леон, хотя повода для благодарности не было, потому что в действительности это он сам позвонил сюда и выдал себя за Лезерсона.

Его провели в богато украшенный кабинет, где оставили в одиночестве. Не успел лакей выйти, как Леон оказался у ампирного рабочего стола и принялся торопливо перебирать бумаги. Но то, что его интересовало, он нашел на листе промокательной бумаги, который лежал чистой стороной вверх.

Это было письмо, адресованное фирме, продающей вино, с жалобой на какой-то недочет в накладной на партию шампанского. Бегло просмотрев письмо (оно не было дописано), он сунул его в карман.

Аккуратно и быстро он осмотрел ящики стола: два были заперты, однако средний оказался открытым. Его содержимое, похоже, заинтересовало Леона, и он едва успел закончить осмотр, когда услышал, что у дома остановилась машина. Выглянув в окно из-за занавески, он увидел выходящих мужчину и женщину. Хоть было достаточно темно, он сумел узнать лицо хозяина дома и, когда тот, бледный от гнева, ворвался в кабинет, уже скромно сидел на краешке кресла.

– Какого черта тут происходит? – с грохотом захлопнув за собой дверь, вскричал Лезерсон. – Да я вас арестую за этот наглый розыгрыш…

– Значит, вы догадались, что это я звонил… Недурно, – улыбнулся Леон Гонзалес.

Мужчина нервно сглотнул.

– Что вам нужно? Наверное, это касается той несчастной, которая сегодня сбежала из сумасшедшего дома… Я услышал об этом перед отъездом.

– И это говорит нам о том, что ваши люди дежурили и сегодня, – констатировал Леон. – Только они немного опоздали.

Лицо Лезерсона сделалось еще бледнее.

– Вы ее видели? – рявкнул он. – Представляю, что она вам обо мне наговорила…

Леон вынул из кармана обрывок грязной ткани и развернул его.

– Вам это знакомо? – спросил он. – Когда Марк Стэмфорд умер, это было на его пододеяльнике. Вы знали, что он нарисовал эти странные картинки.

Льюис Лезерсон не ответил.

– Сказать вам, что это? Это его настоящее завещание.

– Ложь! – хриплым голосом вскричал хозяин дома.

– Это его подлинное завещание, – твердо повторил Леон. – Эти три странных ромбовидных контура – грубые планы трех принадлежащих ему поместий. Дом – его особняк на южном берегу, а кружочки – это деньги.

Лезерсон изумленно разглядывал рисунок.

– Ни один суд не примет этой бессмыслицы, – наконец процедил он.

Леон белозубо улыбнулся.

– Так же, как обычных английских слов «all», «for», «Margaret» и в конце «Mark» («все», «для», «Маргариты», «Марк»)? Марк Стэмфорд был безграмотен, поэтому изобразил эти слова в виде предметов, названия которых напоминали ему звучание данных слов: шило («awl») – это «все» («all»), четверка («four») в виде четырех черточек – это «для» («for»), маргаритка («marguerite») – это «Маргарита», («Margaret»), и в конце подпись – собственное имя, Марк, в виде изображения следа ноги («mark»).

Огромным усилием воли Лезерсон сумел взять себя руки.

– Уважаемый, эта идея абсурдна… Он собственноручно написал свое завещание…

Леон, слушавший его, прищурив глаза и чуть опустив голову, не дал ему договорить.