Едва он вошел, на стене тускло загорелась электрическая лампочка и стало видно, что представляло собой это помещение: небольшая комната с бетонными стенами, кровать, в дальнем конце – приоткрытая дверь, как ему сказали, в уборную. Но не это больше всего испугало мистера Левингру. Сердце его сжалось от ужаса, когда он увидел, что двое мужчин, которые привели его сюда, были в масках. Давешнего инспектора рядом с ними не было, и Жюль, как ни старался, не мог вспомнить, как он выглядел.
– Вы останетесь здесь, и будете вести себя тихо. Не думайте, что вас кто-то хватится.
– Но… моя дочь! – в страхе пробормотал Левингру.
– Ваша дочь? Ваша дочь завтра утром отправляется с неким мистером Гордоном в Аргентину… Как дочери других людей.
Левингру остолбенел, потом сделал один шаг вперед и как подкошенный рухнул без чувств на бетонный пол.
Прошло шестнадцать дней, шестнадцать дней сплошного кошмара для наполовину обезумевшего человека, который, истошно крича, метался по своей камере, пока не падал, обессилев и чуть дыша, на кровать. И каждое утро к нему приходил человек в маске, чтобы поведать о том, какая судьба ждет его дочь, чтобы подробно описать заведение в Антофагасте[61]
, уготованное для Валери Левингру, чтобы показать фотографии владельца этого заведения… самого грязного из городских борделей.– Чудовища! Чудовища! – кричал Левингру, бросаясь к двери, но его ловили и бросали обратно в камеру на кровать.
Потом, это было на восемнадцатое утро, трое мужчин в масках вошли в его камеру и сообщили, что его дочь приступила к выполнению обязанностей танцовщицы…
Жюль Левингру всю ночь пролежал в углу камеры, сжавшись в комок и дрожа всем телом. Они пришли к нему рано утром и сделали подкожный укол. Проснувшись, он подумал, что все еще видит сон, потому что находился у себя дома в гостиной. Под покровом ночи сюда его принесли трое в масках.
Неожиданно в комнату вошел лакей и тут же выронил из рук поднос.
– Господи, откуда вы взялись, сэр? – пролепетал он.
Левингру не мог говорить, он лишь покачал головой.
– А мы думали, вы в Германии, сэр.
Потом, прочистив сухое горло, Жюль прохрипел:
– Что известно… о мисс Валери?
– Мисс Валери, сэр? – этот вопрос, похоже, еще больше озадачил лакея. – Она наверху, сэр. Должно быть, спит. Она немного беспокоилась в тот вечер, когда вернулась домой и не застала вас. Но потом, когда получила письмо, в котором вы сообщали, что вам срочно понадобилось ехать за границу, разумеется, успокоилась.
Лакей с нескрываемым удивлением продолжал осматривать хозяина. Что-то было не так. Жюль неуверенно поднялся на ноги и подошел к зеркалу. Его волосы и отросшая борода были совершенно седыми.
Пошатываясь, он подошел к письменному столу, выдвинул ящик и достал бланки для заграничных телеграмм.
– Вызовите посыльного, – хриплым и дрожащим голосом сказал он. – Мне нужно отправить четырнадцать каблограмм в Южную Америку.
Глава 8. Толкач акций
Мужчине, которого Раймон Пуаккар проводил в гостиную к Манфреду, было, по всей видимости, под шестьдесят, но он был аккуратен и подтянут. Добротный костюм сидел на нем безупречно, а осанка и манера держаться выдавали в посетителе бывшего военного. «Отставной генерал», – подумал Манфред, но в человеке этом он разглядел и нечто большее, чем то, о чем говорила его наружность. Этот человек был сломлен. На лице его застыло какое-то трудноопределимое выражение, затаенная мука, которую самый проницательный из троицы благочестивых заметил с первого взгляда.
– Меня зовут Поул. Генерал-майор сэр Чарлз Поул, – представился гость, когда Пуаккар поставил рядом с ним стул и молча удалился.
– И вы пришли поговорить со мной о мистере Бонсоре Тру, – тут же добавил Манфред и, видя, как военный удивленно вздрогнул, рассмеялся. – Нет, дело не в моем гениальном уме, – мягко сказал Манфред. – Просто уже очень много людей приходило ко мне поговорить о Бонсоре Тру, так что, думаю, я могу догадаться о сути вашего дела. Вы вложили деньги в одно из его нефтяных предприятий и потеряли значительную сумму, верно? Это была нефть?
– Олово. Нигерийское олово. Вам кто-то рассказал о моей беде?
Манфред покачал головой.
– Вы далеко не единственный, попавшийся на удочку мистера Тру. Сколько вы потеряли?
Старик глубоко вздохнул.
– Двадцать пять тысяч фунтов, – сказал он. – Все, что у меня было, до последнего пенни. Я обращался в полицию, но там мне сказали, что они ничего не могут сделать. Оловянная шахта действительно существовала, и ни в одном из писем, которые я получал от Тру, не было ни слова лжи.
Манфред кивнул.
– Ваш случай типичен, генерал, – сказал он. – Тру никогда не преступает рамки закона. Ложь, которая помогает ему зарабатывать, говорится за обеденным столом, без свидетелей, и, осмелюсь предположить, в письмах он предупреждал вас, что ваши вложения носят спекулятивный характер, и никто не дает вам стопроцентных гарантий.