Четверо детей и чудище

– В каком смысле «покойтесь»? – удивился Робби.

– Так на могилах пишут. Псаммиад же не умер, Розалинда, – сказала Шлёпа.

– Да, я знаю, он просто отдыхает, вот я ему и желаю пребывать в покое, – объяснила я. Я снова похлопала по песку – как будто погладила псаммиада.

И мы отправились домой. На выходе из леса послышалась знакомая мелодия – фургон мороженщика. Моди запрыгала и заголосила:

– Пжалуста! Пжалуста! Пжалуста!

– Нет, Моди, что за глупости. Ты же не хочешь ледяную бяку, напичканную всякой химией? – сказала Элис.

Кто бы говорил про глупости. Моди просто умирала, как хотела «бяку», любой бы заметил.

– Да ладно тебе, мам, купи ей мороженое. Она вчера так расстроилась, когда свое уронила, а виновата вроде я была, – сказала Шлёпа, не подумав.

– Моди вчера ела мороженое? – спросила Элис.

– Нет, в том-то и дело. Давай я ее угощу, можно? Можно я всех угощу? – придумала отвлекающий маневр Шлёпа.

Элис явно собиралась ей возразить, но тут папа сказал:

– По-моему, сногсшибательная идея, Шлёп. Спасибо!

И мы шли домой и ели мороженое. Для Моди Шлёпа попросила самый большой рожок, с малиновым сиропом и радужной крошкой. Малышка уткнулась в него носом, и глаза у нее заблестели. Доесть его она, конечно, не смогла, но целых десять минут была на седьмом небе от счастья.

– Как думаешь, может, мороженое – ее заветное желание? – спросила меня Шлёпа.

– Может, – сказала я.

– Повезло ей – она свое получила и после заката уже ничего не отберут, если только ее не стошнит. А я не думаю, что псаммиад так сподличал бы, уж точно не с Моди, – заметила Шлёпа. – Вот мне надо ждать каких-нибудь пакостей. Он же меня не переваривает.

– Ерунда. Чего ты заладила, что псаммиад тебя не любит? Ему просто не нравится, когда кричат.

– Все равно не понимаю, как он исполнит мое заветное желание, если оно уже один раз сбылось. С концертом на «О2» ничто не сравнится.

– Ты была просто отпад, – сказала я, как и полагается подруге.

– Ну скажи ведь? Эх, вот бы все увидели!

– Дурында. На тот концерт тысяч двадцать пришло.

– Ну да, но я имею в виду… папу, например. Или маму. Или даже твоего папу. – Шлёпа помолчала. – Он тоже меня не переваривает.

– Вовсе нет.

– А вот и да. Я иногда вижу, как он на меня смотрит – мол, и как же это у моей душечки Элис выросла такая ужасная дочь-хулиганка? Что я тут делать буду, когда вы с Робби уедете?

– Будешь с Моди играть. И не смей говорить, что она тоже тебя не переваривает, ты прекрасно знаешь, что она в тебе души не чает, – улыбнулась я. – Она свою Шлёп-Шлёпу обожает.

– Шлёп-Шлёпа! – сказала Моди и подбежала взять Шлёпу за руку. Моди была вся в мороженом и ужасно липкая, но Шлёпа подхватила ее и до самого дома несла на закорках.

– Вам, ребята, уже собираться пора, – сказал папа. – Не оставляйте все на последний момент – утром у нас мало времени будет. Розалинда, позвонишь маме, скажешь, что я вас привезу к обеду, ладно?

Я позвонила маме. Она очень долго не отвечала, а когда наконец взяла трубку, мы друг друга едва услышали – такой там у нее стоял шум.

– Ты где вообще, мам?

– Мы в пабе, отмечаем конец учебы, – ответила мама.

– Ты в пабе средь бела дня? – удивилась я.

Мама хихикнула:

– Ну ты уж не ругайся, котеночек.

– Да ты что, я просто думала, вы вечером отмечать пойдете.

– Ну да, у нас намечается вечеринка. Ух, оторвемся!

– Учеба-то как, понравилась? – спросила я.

– Мне в жизни так хорошо не было. – Мама немного помолчала. – Хотя я, конечно, очень по вам с Робби соскучилась. Но ты говоришь, вам у папы было весело?

– Просто класс, – сказала я.

– Я так рада. А Робби тоже не скучал? Позовешь его?

Я позвала Робби к телефону. Я слышала, как мама спрашивает его, чем он тут занимался.

– Мы все время пикники устраивали – суперклассные пикники, кучу всяких разных вкусностей брали, а не только бутеры, – затараторил Робби.

Элис как раз оттирала Моди мордашку и руки, но, по-моему, все слышала. Она чуть-чуть покраснела и улыбнулась.

Мама спросила Робби, что еще он делал.

– Ой, много всякого! – сказал он. – По деревьям лазил, за зверями своими присматривал, еду готовил. Элис разрешает мне шоколадные хрустики делать. Она сказала, это ее любимые пирожные.

Такта ни на грош.

– Скажи маме, что скучаешь, – прошептала я одними губами.

– Я очень по тебе соскучился, мам, – сказал Робби. – Элис очень хорошая, но с тобой, мам, ни в какое сравненье.

Элис, по-моему, слышала, но вовсе не обиделась.

– Если хочешь, Робби, сделай еще хрустиков к чаю, – сказала она. – А еще можем печенья напечь. Хочешь, сделаем пряничного человечка?

– А можно я пряничного льва сделаю? – спросил Робби.

– Ну что ж, попробуем, – сказала Элис. Она кивнула нам со Шлёпой: – Пошли, девчонки. Напечем пряничных зверей.

Папа сказал, что ему надо в магазин, и уехал, пока мы все пекли печенье. У Элис не нашлось формочек в виде животных, так что вместо пряничных львов, слонов, горилл и жирафов мы налепили странные новые виды со вспученными животами – на вкус, впрочем, объеденье. Моди тоже принимала участие: она сделала круглую кляксу, по бокам у кляксы торчали лапы. Еще у нее были смешные стоячие ушки и большая улыбка-изюмина.

– Очень симпатичный зверек, – сказала Элис. – Кто это?

– Бизьянка! – гордо сказала Моди.

Всех наших кривобоких пряничных зверей Элис сфотографировала. А потом и нас самих тоже. Еще она поснимала, как Шлёпа играет с Моди. Шлёпа недовольно вздыхала и строила дурацкие рожи.

– Хватит кривляться, Шлёп. Улыбнись по-человечески, – попросила Элис.

– Зачем ты меня-то фотографируешь, мам? Снимай Моди. Я только кадр испорчу.

– Ерунда. Я хочу фотографию с обеими моими дочками, – сказала Элис. – Сниму вас двоих вместе, потом вас вчетвером, а потом тебя одну. Сольешь на компьютер и папе отправишь.

– Да ему начхать, – сказала Шлёпа – но перестала гримасничать и обняла Моди. Элис щелкала без остановки. Для последнего портрета Шлёпа расчесала рукой волосы, втянула живот и без дураков улыбнулась в объектив.

– Ну вот, отлично получилось. – Элис показала Шлёпе снимок на экранчике фотоаппарата.

– Конечно! Я тут страшила, – возразила Шлёпа, но вид у нее был довольный.

Она пошла за ноутбуком.

– Я все загружу. Чтоб были, – сказала Шлёпа. – Папе ничего отправлять не буду. Ему до меня дела нет. Он уже несколько дней молчит и… ой!

– Что такое?

– Письмо, письмо! Папа мне написал – ничего себе, на целый экран. – Она стала читать письмо, глаза у нее заблестели.

– Теперь довольна? – спросила Элис.

– У него все классно, но он по мне скучает, – сказала Шлёпа.

– Ну конечно скучает, – сказала Элис. – И я по тебе ужасно скучаю, когда ты у папы.

Шлёпа уставилась на нее.

– Врать вообще не умеешь, мам, – сказала она и понарошку стукнула ее кулаком в плечо.

– Ничего я не вру. – Элис обняла ее за плечи.

На секунду они прижались друг к дружке и обнялись. Потом Шлёпа наморщила нос:

– Фу, мам, обязательно этой розовой вонючкой душиться? Такой доставучий запах.

Элис заправила ей волосы за уши и посмотрела этак оценивающе:

– Все-таки разрешила бы ты мне тебя постричь – а то ты такая растрепущая.

Они переглянулись и рассмеялись. Шлёпа пошла к себе сочинять длинное-предлинное письмо папе, Робби выстроил своих зверей для большого забега по ковру, а Моди пристроилась под бочком у Элис – пришло время для сказки. Элис терпеливо прочитала «Тигра, который пришел выпить чаю» пять раз подряд, а Робби одолжил Моди своего тигра, чтобы она могла разыграть все сценки.

Я ушла к себе и листала книги, но никак не могла выбрать, что бы почитать. Я обожала Антею и Джейн, особенно теперь, да и Бобби с Филлис мне нравились; я переживала за Полин, Петрову и Пози; я восхищалась Сарой Кру; я жалела Мэри Леннокс [28] ; я считала себя пятой сестрой Мег, Джо, Бет и Эми – но в кои-то веки мне не хотелось погружаться в чужие жизни. Моя собственная жизнь стала ничуть не менее захватывающей и увлекательной, чем книжки.

Я слышала, как перед нашим домом остановилась машина. Папа вернулся из магазина.

– Дети! Идите посмотрите, что я принес, – крикнул он.

Я думала, он ездил в супермаркет – закупить продуктов на неделю, но, спустившись вниз, увидела, что в руках у него большая клетка.

– Робби! Где ты, сынок? – позвал папа и поставил клетку на полу в гостиной.

Робби влетел в комнату, сжимая в каждой руке по пластмассовому зверю, – и замер. Он выронил льва со слоном на ковер, и они упали, уже позабытые, лапами кверху. Робби осторожно шагнул к клетке, дрожа от волнения.

– Знаю, мама вам не разрешает животных заводить, и я ее понимаю. Собаке в вашей квартирке тесно будет, да и плохо ей целыми днями одной взаперти сидеть. Но я подумал, с этим малышом особых хлопот быть не должно.

Робби опустился на колени перед клеткой, глаза круглые. Вгляделся вглубь. Из-за прутьев на него смотрели две карие бусины.

– Хомяк! – прошептал Робби. – Можно его достать пап? Я только с ним поздороваюсь, и все.

– Конечно, только аккуратно, – разрешил папа.

Робби поднял переднюю стенку клетки и медленно просунул внутрь руку. Хомяк засуетился.

– Смотри, чтобы не убежал! – сказала Элис.

Робби посадил хомяка на ладонь, накрыл его другой рукой и зашептал ему что-то ободряющее. Хомяк задрал голову и посмотрел на него, как будто сразу понял, что теперь он в безопасности и под защитой.

– Нравится, сынок? – спросил папа.

– Очень, пап.

– Молодчина! Ты здорово ладишь с животными, это сразу заметно. Как назовешь?

– Его зовут Гигант, – сказал Робби, гладя крохотную зверушку.

– Какой он милый. Смотри, как носиком водит! – улыбнулась я. – Робс, какой же ты счастливчик.

– Хочешь, это будет наш общий хомяк? – предложил Робби. – Можешь гладить его, когда я занят.

– А мне можно его гладить, Робби? – спросила Шлёпа. – Дэйв, можно мне тоже хомяка?

– Нет! – сказала Элис. – Исключено.

– Хочешь, Шлёп, он будет общий, на троих? – сказала я.

– Так вы же завтра уезжаете!

– Мы будем тебе присылать хомячьи вести и фотографии, и ты сможешь его навещать, если захочешь.

– Ой, можно? – обрадовалась Шлёпа.

– Только веди себя очень тихо, будь с ним ласковой и, главное, не кричи, иначе он испугается, – инструктировал Робби.

– Это просто мой портрет! – сказала Шлёпа, и все рассмеялись.

– У меня и для тебя небольшой подарок, Шлёп. – Папа, порывшись в пакете, достал что-то маленькое, сложенное и черное. Шлёпа нерешительно взяла подарок и развернула его.

– Что это? Купальник? – спросила она.

– Это трико. Ну знаешь, девочки в таких гимнастикой занимаются. Я помню, ты сказала, что тебе это неинтересно, но я тут с Тимом в тренажерке встретился, и он о тебе спрашивал. Он еще ведет тренировки в спортивной школе, ну и я подумал – вдруг все-таки тебе там понравится. Начинаешь в понедельник. – Папа помолчал. – Если захочешь, конечно. Может, это и дурацкая идея.

– Нет-нет, идея классная, – сказала Шлёпа. Щеки у нее горели. – Спасибо, Дэйв, – сказала она, замявшись. – А тот парень, который меня в «Кораблекрушение» обыграл, придет? Вот бы. Теперь я его так отделаю, мало не покажется.

– А что в другом пакете, Дэвид? – спросила Элис.

– Да вот в книжный заскочил. Это для Моди, раз ей так понравился тот кукольный спектакль по стишкам. Все эти картинки смешные – ужасно знакомые. Я ведь тебе такую же книжку купил, Рози-Шмози, когда ты маленькая была?

– Да, пап, книжка та самая. Смотри, Моди! – Я полистала книгу. – Это кто?

– Гей, кошка со скрипкой, пляши, да не шибко! – прокричала Моди и с восторгом ткнула в картинку.

– А это кто? – спросила я, перевернув страницу.

– Джек и Джилл, Джек и Джилл! – закричала Моди.

– Ничего себе, откуда же она все знает? – удивилась Элис. – Не говорите мне, что она читать научилась!

Моди хихикнула. Я нашла ей страницу с хороводом. Она обвела пальчиком танцующих детей, а потом чихнула:

– Апчхи, апчхи!

– Ого, точно! – подтвердил папа.

– Спорим, этот она тоже знает, – сказала я, полистав еще. – Вот! Кто это такие, Моди?

– Полли, Сьюки и чайник! – сказала Моди. – Ой, гости-то ушли.

– У нас ребенок – гений! – сказал папа. Он порылся в пакете. – Я хотел тебе тоже книжку найти, Рози-Шмози, но это задачка не из легких, ты же столько читаешь. Остановился в итоге вот на этом. – Он вручил мне пухлую синюю книгу с красивой обложкой в разводах под мрамор. Я взяла ее и раскрыла на первой странице. Она была пустая. – Это записная книжка. Подумал, может, тебе захочется самой что-нибудь сочинить, – сказал папа.

– Папа, это замечательный подарок! – воскликнула я.

– Напиши про все, что с нами на этих каникулах было, – попросила Шлёпа.

– Про песчаную яму, – многозначительно добавил Робби.

– Ее потом опубликуют, а к тебе длинная очередь за автографами выстроится! – намекнула Шлёпа.

Я погладила пустые страницы – а потом старательно вывела первое предложение. Папа с Элис пошли готовить ужин. Шлёпа переоделась в свое новое трико и училась делать стойку на руках. Робби учил хомяка крутиться в колесе в клетке. Моди сидела с новой книжкой на коленях и пела всем своим любимым героям.

– По-моему, псаммиадово волшебство все-таки сработало, – сказала я. – Робби получил живого зверька, я, может, и правда за книжку сяду, а Шлёпу вдруг все полюбили. Псаммиад заглянул в наши сердца и увидел, чего мы хотим на самом деле .

– А как же Моди? – спросила Шлёпа. – Думаешь, она о мороженом мечтала?

Я опустилась на колени рядом с Моди:

– Моди, послушай-ка.

– Гей, кошка со скрипкой, – пропела Моди, ткнув в правую страницу.

– Да, книжка отличная.

– Идут на горку Джек и Джилл.

– Моди, отвлекись на минутку. Когда мы все были в песчаной яме и псаммиад, то есть обезьянка, – помнишь, когда она смотрела на тебя близко-близко?

– Апчхи, апчхи, – чихнула Моди.

– О чем ты думала, когда обнимала обезьянку?

– Гости все ушли, – спела Моди, качая головой. – Бизьянка ушла.

– Да, я знаю.

– Но бизьянка еще придет, – сказала Моди.

– Ты думаешь? И тогда ты тоже об этом думала? – допытывалась Шлёпа.

– Да, моя бизьянка. Повидать бизьяночку, – сказала Моди.

– Нам всем бы этого хотелось, – сказала Шлёпа. – Какая же ты умница, Моди. Сдается мне, это и было твое заветное желание – еще много-много раз повидать обезьянку.

– Погодите, – сказал Робби. Лицо у него вытянулось. – Если это псаммиадово волшебство – после заката оно рассеется. Только не это, я не переживу, если Гигант исчезнет!

Но когда тем вечером мы пошли спать, Гигант еще долго, после того как стемнело, довольно попискивал в своей клетке, а Шлёпин папа написал ей еще одно письмо. А в моей записной книжке осталось первое предложение: