Четверо из России

– Гербок-то устарел! – насмешливо уронил Димка. – Вместо зубра приклеить бы к щиту карточку хозяина. А для сходства продеть сквозь ноздри такое же кольцо.

Мы с Левкой не выдержали и прыснули,

– Что такое? – грозно повернулся горбун. – Прошу вести себя прилично. Мы в замке баронессы Марты фон Фогель.

– Вот тебе и на! – воскликнул Димка. – Тут, выходит, нельзя даже смеяться.

– Это, видно, обитель слез и печали, – сделав грустное лицо, покачал головой Левка. – Я читал про такие обители, но не знал, что они до сих пор есть.

Мои друзья пытались еще смеяться, но когда я посмотрел на Димку, то на обычно спокойном его лице увидел большую тревогу.

Чем-то встретит нас этот фашистский замок?

ТАИНСТВЕННЫЙ ГОЛОС

Дверь распахнулась настежь, и работорговец появился на пороге.

Бичер Стоу. «Хижина дяди Тома»

Ворота открыл высокий рыжий старик с бледным, хорошо выбритым лицом. Он быстро окинул нас серыми глазами и, улыбнувшись, что-то промычал. Мы поняли, что перед нами немой.

– Живо, живо, Отто, – бубнил Верблюжий Венок, спрыгивая с коляски. Встав перед рыжим стариком, он дал ему понять, что надо отвести лошадей на конюшню.

Мы очутились на огромном, чисто выметенном дворе. По сторонам его высились двухэтажные каменные сараи. Вдоль второго этажа тянулась длинная деревянная галерея. В средине двора большая, обложенная камнем яма была наполнена свежим навозом.

Пока Отто возился с лошадьми, Камелькранц повел нас в глубину двора и велел располагаться в небольшом амбаре. Мы уселись в темноте на пустом деревянном полу.

– Интересно, что нам тут прикажут делать? – спросил Димка.

– Я скажу, что делать ничего не умею, – ответил Левка.

– Заставят!

– Пусть… Я все равно ничего не буду…

– Изобьют.

– Пусть бьют, – твердил свое Левка. – А я не буду. Неужели, Молокоед, ты намерен работать на немцев?

Я и сам всю дорогу думал об этом. Разве работать на немцев в Германии менее позорно, чем в Острогорске? Но и не работать, видимо, нельзя. Димка прав: начнут бить или пороть, пока не запорют до смерти. С другой стороны, прав Левка: работать на врага, значит, быть предателем Родины.

– Будем работать, – ответил я Левке. – Только так, чтобы от нашей работы никакой пользы не было.

Мы привыкли к темноте и стали различать, что кое-где сквозь щели в амбаре пробивается свет. Левка приник к щели внизу, у самого пола.

– Что видишь, Левка? – спросил я.

– Ничего. Вон только вижу лапки какой-то курицы или петуха.

– Маловато, – усмехнулся Димка. – Подсади меня, Молокоед.

Я подошел к стене, и одним махом Дубленая Кожа оказался у меня на плечах. Между стеной и крышей оставалась большая щель. К ней Димка и приник.

– Ну? – вопросительно смотрел я на него.

– Вижу, как Отто ходит по двору с метелкой. Около дома стоят трое… Верблюжий Венок, рядом с ним фрау, длинная-предлинная, и еще одна, с ребенком. Она о чем-то просит высокую, а та отказывает… Лезь сюда, может, ты поймешь, о чем они болтают…

Димка подсадил меня, и я услышал:

– Я вас очень, очень прошу, фрау Марта, – говорила, вытирая глаза, женщина с ребенком. – Мой Генрих уже третий год на войне, старший сын тоже, а я одна, без них, что могу?

– Ничего не поделаешь, госпожа Бреннер. И вообще, в следующий раз попрошу обращаться с такими просьбами к моему брату.

И вдруг эта маленькая Бреннер упала на колени:

– Я вас умоляю, фрау Марта… Смилостивьтесь!

– Не могу, госпожа Бреннер! – высокая повернулась к горбуну: – Идем, Фриц, показывай свое приобретение.

Отто, который смотрел на женщин, облокотившись на свою метлу, сердито махнул рукой и что-то начал мычать. А фрау Марта двинулась к нашему амбару. Камелькранц угодливо шел позади.

Я соскочил вниз, едва успев прошептать:

– Идут…

Громыхнул засов, дверь открылась, и в ней появились Камелькранц и фрау Марта. Я понял, что это, верно, и есть баронесса. Она была одета в темное платье, перехваченное в талии белым поясом и украшенное пелериной. Маленькое лицо почти не оживляли небольшие серые глазки.

Увидев нас, фрау пошевелила тонким, как у змеи, язычком и просипела:

– Они же совсем щенки!

– Я тебе уже говорил, Марта, – начал оправдываться горбун. – Ничего лучшего нельзя было подобрать. Фабриканты забрали все, что годилось для работы.

Тонкий язычок еще быстрее забегал по бледным губам.

– Так что же, нанимать для них няньку? – вспылила баронесса.

Чернявая девочка наших лет принесла из дома соломенное кресло, и помещица бухнулась в него. Кресло затрещало и раздалось, как резиновое.

– Подойди ко мне! – обратилась фрау к Левке. Левка сделал два шага вперед, дурашливо отдал честь и гаркнул по-немецки:

– Прибыл в ваше распоряжение!

Он так заворочал глазами, что мы с Димкой чуть не расхохотались. Но баронесса, удивленная Левкиным знанием немецкого языка, не заметила шутовской выходки.

– Как? Ты говоришь по-немецки? – воскликнула она. – Ты правильно делаешь, унтерменш[28]. Скоро весь мир будет говорить на языке великой германской нации.

– Извините, фрау Марта. Я чистокровный ариец, – без тени улыбки сказал Левка.