Четверо из России

Малыш весело глянул иа Кита, и Кит почувствовал неожиданный прилив нежности к этому человеку, который совершенно не умел плавать и все-таки решился на такое опасное дело.

Джек Лондон. «Смок Беллью»

Главное было – сесть в лодку и успеть отъехать от берега, пока не вернулся рыбак и не зацапал нас. Поэтому мы пронесли Левку подальше от кустов, оставили под надзором Белки, а сами вернулись к челноку. Отчаливать старались тихонько, так чтобы не скрипнула ни одна уключина, и плыли вдоль берега, скрываясь за высокой стеной камыша. Я греб, а Димка сидел на корме и смотрел в сторону кустов, из-за которых мог появиться рыбак. Пока все шло хорошо. Мы подошли к берегу, погрузили Левку, я с силой оттолкнул лодку и прыгнул в нее с грязными до колен ногами.

– Правь, Димка! – молвил я, направляя челнок вдоль реки.

– А тут глубоко? – послышался спокойный Димкин голос.

– Смеряй! – оказал я, вспомнив, что мой друг совсем не умеет плавать.

Димка с размаху ткнул веслом в воду и чуть не слетел – оно погрузилось до самого конца.

– Я тут потону, как котенок, – улыбнулся Дубленая Кожа, заставив меня восхититься своим прекрасным самообладанием.

Мне представлялось, что лодка движется еле-еле, хотя я греб по возможности сильно. Вода бурлила и пенилась под веслами. Димка мне подгребал, и мы кое-как выбрались на плёс.

– Смотрите, кто там? – спросила Белка.

Я увидел глухонемого. Он стоял под деревом и, сняв картуз, усиленно махал нам, провожая в далекий путь. Чувство глубокой благодарности переполнило меня. Отто не только выручил нас из подземелья, но еще и провожал, следя из кустов за каждым нашим движением. Солнце, поднявшееся уже высоко, освещало его рыжие волосы.

Лодка вошла под густые кущи камыша, и немец, ненавидевший фашистов, может быть, больше нас, навсегда скрылся из ваших глаз.

– Прощай, дядя Отто! – тихо произнесла Белка. – Хоть ты и немец, а хороший человек.

Не прерывая гребли, я рассказал ребятам, что знал про рыжего глухонемого. Они слушали, раскрыв рты.

– Что же ты молчал, Молокоед? – возмутился Левка. На глазах у него появились слезы. – Надо бы взять его с собой.

– Он бы не поехал, – предположил Димка. – У него сейчас, наверно, такая ненависть к фашистам, что он ждет не дождется, когда сможет им отомстить!

– Значит, не все в Германии фогели и паппенгеймы? – удивилась Белка, обводя нас своими голубыми васильками. – Есть и такие, что ненавидят Гитлера?

– А ты как думала? Считаешь, госпожа Бреннер любит Гитлера? Да она измолотила бы его тяпкой за то, что он дает одним наживаться, а других превратил в рабов!

Мы с Димкой гребли изо всех сил. Я все время оглядывался назад, вправо, где должен был, по словам Отто, открыться приток Варты. Но болотистая равнина, покрытая редким леском и высокими камышами, тянулась и тянулась без конца и края. Ни одного человека, ни одной избушки… Казалось, мы плыли по какой-нибудь Амазонке, где на сотни верст никого не встретишь.

Действительно, все здесь походило на Южную Америку, хотя у меня были самые отдаленные представления о ней. Солнце жгло не по-осеннему жарко. Высокие камыши и тростники, стеной окружавшие берега, застыли в неподвижности. Однако там все время слышалась жизнь: то утка крякнет, то еще какая-то птица, то вдруг змея прочертит по блестящей тихой воде едва заметный след.

Вдоль берегов тянулись зеленые пятна кувшинок, и Белка уже ловила в воде белые лилии и бросала их в лодку. Левка вскинул на нее плутоватые глаза:

– Хоронить меня собираешься? Не похоронишь! Я дольше тебя проживу.

– Ты что это, Левка? – шлепнула Белка парня по руке. – Тебя, можно сказать, жениться везут, а ты про похороны.

– Мы сначала тебя замуж выдадим. За какого-нибудь Молокоеда…

Я с интересом посмотрел на Левку. Он ожил. Сидел на носу лодки и, весело блестя черными очами, смотрел на проплывающие мимо пейзажи. Каждая мелочь вызывала у него неподдельный восторг. Он восхищался и речкой, которая не текла, а застыла, как зеркало, и утками, выпархивающими почти из-за каждого поворота, и даже лягушками, таращившими на нас большие выпуклые глаза.

– Рыбак! – вдруг воскликнул Левка, кивая на лодку, приткнувшуюся к камышу.

В лодке сидел старый немец в истрепанном картузе, а перед ним лежали четыре удочки, красные поплавки от которых стояли в воде.

– Вы зачем лодку Штрауса взяли? – громко спросил немец.

Что еще за Штраус? И как этот рыбак узнал лодку? Но я быстро, не дав ему что-либо заподозрить, нашелся:

– Господин Штраус дал ее нам…

– А почему?

Я взглянул на Белку, на Левку в венках из лилий и ответил:

– Мы решили лилий нарвать…

– Да, лилии здесь чудесные, – отмяк старик. – А вы кто будете?

Я перестал грести, чтобы старик не подумал о том, что мы беглецы:

– Мы его родственники.

– Вот как! – улыбнулся беззубой улыбкой старик. – Это что же – вы его сестры Герты дети?

– Да, да, – крикнул я и, видя, что у старика клюнуло и он схватился за удилище, снова начал грести.