Четверо в каменном веке. Том 2

— Что это? «Бадяга»… Чего? — Девушка захлопала глазами. — Я думала, что бадяга — это что-то неважное, что-то муторное. «Ну и бадяга» говорят.

— Как видишь, это полезная мазь. От синяков и опухоли хорошо помогает. Давай, мажь.

Ольга легла на живот, выставляя на обозрение багровые полушария. Но Ира уже подошла к мужу:

— Миша, поворачивайся.

Тот смущённо махнул в сторону старшей жены, а сам присел на край стола.

— У неё серьёзней выглядит. Начни с Оли.

Пожав плечами, девушка приступила к процедуре.

— Ай! Аккуратней.

— Извини… Вот и всё. Теперь Миша. Подними руки.

Вскоре его рёбра заблестели от мази.

— Так, ребята. — Ира щёлкнула пальцами, привлекая внимание. — По сравнению с вами у меня ерунда. Но мне кажется, что тоже будет синяк… Два синяка.

Она спустила штаны, показывая пару симметричных ярко-алых отпечатков ладоней.

— У меня всегда так. Кожа очень сильно реагирует. Поэтому… Смажьте, пожалуйста.

Девушка обезоруживающе улыбнулась и протянула тюбик.

— Оба, если можно.

— Опять психологические фокусы?

Ольга проворчала, но натёрла мазью ту половинку попки, по которой ударила. Михаил одновременно справился со своим фронтом работ.

— Вот и всё! — Ира шустро оделась. — А теперь, как говоришь ты, Миша, арбайтен!

* * *

Сначала хотели копать с самой низкой стороны котлована. Но Михаил прошёлся с рулеткой, а Ира по его измерениям быстро подсчитала, что в другом месте гораздо ближе до низкого участка и меньше объём земляных работ. Расставив вешки, зарылись в грунт.

До вечера, завывая при каждом движении, прошли едва четверть. Михаилу не удавалось без болей в рёбрах ни воткнуть лопату в землю, ни откинуть набранный грунт. А ещё приходилось через каждые десять сантиметров рубить корни деревьев. Девушки легко справлялись с первой частью работ, но им со стоном приходилось нагибаться, чтобы поднять инструмент с землёй.

После ужина, вытерпев экзекуцию с мазью, девушки уснули на животиках, боясь побеспокоить раненные кормовые части. Михаилу же пришлось искать положение, чтобы не задеть как старые, так и новые повреждения. Наконец, удалось повернуться полубоком, когда почти ничего не болит. В таком виде и уснул, придерживаясь за торец дивана.

Утром разминка получилась особенно тяжкой. Мало ему стягивающихся шрамов от столкновения с гигантской кошкой. Так теперь весь левый бок сплошь горел зверской пульсирующей болью. Бадяга немного успокаивала и снимала боль. Но не сказать, что серьёзно. Помучившись за завтраком, он заглотил анальгин. Всё равно срок годности у таблеток заканчивался через полгода. Ольга тоже закинулась химией.

— А я не буду, — решила младшая. — Не болит почти.

И она показала уже побледневшие, но всё ещё выпуклые следы ладоней.

— И долго у тебя так? — Поинтересовалась Ольга.

Мелкая только пожала плечами в ответ:

— Пару дней точно.

— Спасибо тебе.

Ольга аккуратно обняла девушку сзади за плечи и положила подбородок на плечо.

— Спасибо. Ты ведь спасла нас. Не дала распасться семье. Я неожиданно поняла, что до сих пор люблю Мишку. Сильно люблю, несмотря на некоторые его дурацкие привычки. И жизни без него не представляю.

— У меня ведь здесь никого. Теперь вы — моя семья. И я не дам вам пропасть из-за всяких глупостей… Знаешь… Вчера, когда возвращались, Миша сказал мне то же самое про тебя. Что он любит и жить без тебя не может.

— А мне он такое сказать не может!

Обида снова захлестнула женщину.

— Оля…

Ирина даже не стала продолжать. Тона хватило, чтобы напомнить вчерашнее.

— Извини, снова я со своим «я». И кто из нас умудрённая годами женщина, а кто — зелень молодая? А?

— Просто я не хочу остаться в одиночестве. Мне страшно становится.

Внезапная мысль заставила Ольгу спросить:

— А Миша вчера, кроме любви ко мне, говорил, что тебя любит?

Ира застыла, не зная, как ответить. Как можно сказать другой женщине, что её мужчина любит тебя? А Ольга продолжила:

— Если он не признался в любви к тебе, то я обижусь и всё-таки надаю ему тумаков!

Ирина облегчённо выдохнула. Но всё же переспросила:

— Ты уверена, что хочешь знать?

— Так было или не было? Говорил?

— Не напрямую, но… Сказал, что дорожит мной, что я чудо. И что без меня стало бы хуже. Это, конечно, не любовь, но привычка — тоже хорошее дело.

— Наверно, ты права, Ириша. А теперь — хватит прохлаждаться. У нас только жопы болят, а у нашего мужика — пол тела. Но он уже роет эту чёртову канаву.

Успели вовремя. Погода дала им ещё два дня, а потом разверзлись хляби небесные. Заканчивали уже под ливнем. Зато увидели, что трудились не зря: вода, попавшая в котлован, устремилась по траншее и грязным потоком влилась в ручей ниже по течению. Всего за час с небес вылилось столько, что воды в полуметровой канаве стало по щиколотку. Теперь стали видны мешающие течению кочки — их пришлось срочно срезать. Потом охающие и стенающие, но веселые от проделанной работы, уселись сушиться у горячей печки. Приняли для сугреву и от усталости и мирно смотрели в окно, как вода льётся и льётся, и просвета этому не видно.

* * *

— Полгода плохая погода. Полгода — совсем никуда.