— О'кей. Хотя, после такого серьёзного разговора, я бы приставать не стал.
— Да ты одним присутствием сбиваешь меня с мыслей. Оля, ты согласна?
— Что с мыслей сбивает?
— И это тоже. Согласна, чтобы ты легла между нами?
— Согласна. Куда ж вас, таких политиков, деть?
Встала, прибирая на столе.
— Сейчас бы развеяться. А то какое-то настроение муторное. Но и веселиться не тянет.
Михаил не понял:
— Так ведь противоположность грусти — веселье.
— Да не грустное настроение, а муторное. Будто блевать тянет.
— Это понятно, беременная же.
— Сапегин, не нервируй меня!
Она снова присела, сложила голову на кулаки. Подкинулась:
— Вот, поняла — погрустить надо… Спой, что ли.
— О чём?
— О грустном, конечно.
Мужчина задумался.
— Есть одна. Грустная, но боевая, призывающая к борьбе. И в тему нашей экспедиции.
Он подпёр голову и тихо, почти неслышно, начал:
И уже громче:
Вся эта нервотрёпка с политическими разговорами, странное состояние после отповеди — всё рвалось наружу со словами песни. Он незаметно вытер набежавшую слезу.
Во второй раз припев исполняли все.
— Извините, — Ирина вытерла покрасневшие к концу песни глаза. — Ностальгия. Я вспомнила, как по пирсам бегала, на ржавые катера заглядывала.
— Не за что извиняться. — Ольга лёгким жестов встопорщила ей волосы. — Меня, ни разу не морячку, и то пробрало. А Мишка, вон, смотри, совсем раскис. Он же считай, со школы дома не был.
— Давайте ложиться, завтра много дел. — Михаил старался говорить ровно, чтобы не выдать дрожание в голосе.
Уже лёжа в постели, он подумал, что зря так раздухарился. Иришку обидел. Где он, и где та Россия, где тот СССР? Нет ничего. И будет ли — неизвестно. Просто обида за сгубленные мечты детства. А у неё — обида за предков. Правда, и у него — тоже за предков. Все у него служили и воевали не за «хруст французской булки», а за победу коммунизма. А что получилось? Тьфу! Раньше-то он продолжал отмечать праздник год за годом, несмотря на официальную отмену. Отмечал забытый праздник забытой страны. И наоборот — бесился от притянутого за уши «дня согласия и примирения». Но в дальнейшем придётся отмечать одному и по-тихому. Не хватало им здесь ещё и религиозно-политических войн. Главней всего погода в доме. Однозначно.
С этими сумбурными мыслями и уснул.
Пока в предыдущие дни мужчина возился с транспортом, женщины подготовили тару для соли: перебрали все полотняные мешочки, в которых когда-то бабушка хранила сухари и муку. Добавили к ним наперники — что-то вроде нижней наволочки из плотной ткани. Прострочили разъехавшиеся швы, пришили тесёмки. Для чего Михаилу пришлось перебирать забытую уже швейную машинку и менять электропривод обратно на ручку. Хорошо хоть, что не выкинул когда-то.
Потом внутрь полотняных мешков положили подходящие по размерам пакеты и мешки для мусора. Опустошили оба пакета для пакетов, но хватило. К такому сложному способу пришли после первого же обсуждения — ну, не выдерживает полиэтилен нагрузок, а ткань будет пропускать влагу. Вот пусть и работают на пару.
Начиная столярные работы, Михаил распорядился собрать всё для похода.
— Правило одно, — предупредил вождь. — Собираете вещи и продукты, пока можете поднять всё это на руках. Да, тянуть можно гораздо больше, но нам наверняка придётся перетаскивать через препятствия. А на обратном пути ещё и соль прибавится. Надеюсь, по крайней мере.
И всё-таки от правила пришлось отступать. Слишком много получалось: палатка со всеми причиндалами, шкуры и одеяла, запас одежды (вдруг промокнут), продукты. Печурка, опять же, сколько-то весит. Скрипнув зубами, глава семейства согласился.
— В крайнем случае, мы можем разгрузиться прямо на землю и перенести частями.
— Значит, у нас предел — это сколько утянем? Тогда давай ещё…
— Стоп! У меня ещё инструмент для ремонта саней и оружия. ЗИП обязателен! И само оружие с запасом стрел не всегда в руках будет.
Последними провели небольшие переделки в самой палатке. Для этого требовалось её собрать. А чтобы собранная палатка не мешала постройке саней, то сначала пришлось закончить с транспортом, и только потом подступились к палатке.