Четверть века назад. Часть 1

Рабочіе начинали гасить лампы. Длинныя тѣни побѣжали отъ кулисъ. Запахло чадомъ, копотью и ламповымъ масломъ. Какое-то надрывающее запустѣніе охватывало этотъ міръ писаннаго полотна, полный сейчасъ жизни, звуковъ, опьяненія… Вотъ мѣсто гдѣ онъ сидѣлъ у ея ногъ во время представленія, гдѣ онъ былъ съ нею «такъ жестокъ, безчеловѣченъ»… Вотъ и тотъ, уже потонувшій въ темени уголъ за первою кулисой, откуда онъ глядѣлъ на нее въ день считки Гамлета, и въ первый разъ глаза ея остановились на немъ…

Все это «пережито» — и нѣтъ, нѣтъ уже всему этому возврата…

— Пойдемъ, Сережа, говорилъ возвращаясь Ашанинъ:- Ѳедосѣя я отправилъ къ намъ въ комнату съ твоимъ платьемъ, а я ужь заодно съ тобою…

Гундуровъ поднялся молча. Они спустились въ корридоръ, а оттуда въ садъ.

Небо расчистилось. Миріады звѣздъ глядѣли сквозь прогалины тихо шатавшихся надъ головами ихъ листьевъ…

На поворотѣ къ ихъ флигелю Гундуровъ повернулъ вправо.

— Куда же ты? крикнулъ ему пріятель.

— Ашанинъ, сдѣлай милость, оставь меня хоть на минуту одного, отвѣтилъ онъ, останавливаясь съ едва сдерживаемымъ нетерпѣніемъ.

— Я нисколько не намѣренъ навязывать тебѣ свое общество, Сережа, возразилъ тотъ, — но ты знаешь что насъ всѣхъ ждутъ тамъ, наверху, что исчезать намъ въ эту минуту неудобно и неучтиво, что наконецъ, главное, ты подашь этимъ поводъ Софьѣ Ивановнѣ серіозно безпокоиться…

— Я все это знаю, тоскливо перебилъ его Гундуровъ, — и успѣю явиться туда вовремя и никому безпокойства не причиню. Но дай ты мнѣ, ради Бога, передохнуть на свободѣ одному, дай придти въ себя, собраться съ мыслями…

— Какъ знаешь, Сережа, вздохнулъ Ашанинъ, — только если ты чрезъ полчаса не вернешься переодѣться, я, воля твоя, пойду искать тебя съ фонаремъ.

Но Гундуровъ, не дослушавъ его, ушелъ въ темень боковой аллеи.

LXV

Толпа гостей княгини исчезала за большою входною дверью театральной залы. Здѣсь оставались еще кое-кто изъ городской публики, ожидавшей когда пройдутъ «всѣ эти аристократы», чтобы выдти на свободѣ въ большія сѣни дома, гдѣ ожидали ее въ свою очередь, дремля и сопя на лавкахъ въ темномъ углу за лѣстницей, невзрачные слуги и кухарки съ барскими шинелями и бурнусами на колѣняхъ. Смотритель Юшковъ со своими учителями держался у самаго выхода, почтительно и со счастливою улыбкой на устахъ отвѣшивая старомодные поклоны каждой изъ проходившихъ мимо него парѣ избраннаго общества Сицкаго: онъ считалъ долгомъ учтивости выразить этимъ благодарность хозяевамъ дома «за высокое эстетическое наслажденіе которое дозволено ему было вкусить»…

— Погодимъ, шепталъ онъ своимъ молодымъ сослуживцамъ, державшимся вообще гораздо болѣе сдержанно чѣмъ онъ, и наровившимъ теперь уйти скорѣе, — авось-либо удастся и кого-нибудь изъ превосходнѣйшихъ исполнителей увидать вблизи: Гамлета, божественную Офелію… Душа такъ и проситъ излиться предъ ними…

Судьба, какъ видно, не хотѣла отказать ему въ этомъ удовольствіи. Божественная Офелія вышла въ эту минуту въ залу изъ боковой двери подлѣ ложи въ которой предстала она въ послѣдній разъ его «очарованнымъ взорамъ», — вышла, остановилась на мигъ, замѣтивъ эту еще неуспѣвшую разойтись публику, и робко, замедляя шаги, двинулась наконецъ мимо креселъ.

Старый энтузіастъ обдернулъ жилетъ, провелъ торопливо рукой по вороху сѣдыхъ своихъ кудрей и, отдѣлясь шага на два отъ своей компаніи, браво сталъ на пути княжны, глядя на нее во всѣ свои большіе, голубые, восторженные глаза.

Она поняла что этотъ незнакомый ей старичокъ съ добродушнымъ и чрезвычайно симпатичнымъ лицомъ хочетъ непремѣнно lui faire son petit bout de compliment, и что этого избѣгнуть нельзя, и со своею тихою улыбкой подошла къ нему, привѣтливо кланяясь увѣнчанною полевыми цвѣтами головкой.

Онъ торопливо и низко склонилъ голову въ свою очередь, шаркнувъ при этомъ ножкой, и заговорилъ:

— Княжна Елена Михайловна, не осудите невѣдомаго вамъ индивидуя за несоблюденіе, быть-можетъ принятыхъ въ высшемъ свѣтѣ приличій, а примите во вниманіе лишь то неодолимое побужденіе которое даетъ ему смѣлость навязаться вамъ, такъ-сказать, со своимъ разговоромъ… Смотритель ***скаго уѣзднаго училища Василій Григорьевичъ Юшковъ, поспѣшилъ онъ объявить ей свое званіе, и еще разъ шарнулъ ножкой.

— Я очень рада, пролепетала княжна.

Онъ глядѣлъ на нее восхищенными глазами… Ему такъ много, много хотѣлось бы сказать ей…. Но онъ боялся ей наскучить, да и при томъ волненіи которое одолѣвало его онъ чувствовалъ что не найдетъ надлежащихъ словъ.

— Не смѣю утруждать васъ долгою рѣчью, княжна Елена Михайловна, торопливо проговорилъ онъ:- объемлющее меня чувство вылью, такъ-сказать, въ двухъ краткихъ словахъ: я видѣлъ Шекспировскую Офелію, видѣлъ васъ, — могу теперь умереть спокойно!

Въ этой преувеличенности, въ этомъ необычномъ для ея уха эмфазѣ выраженія слышалась такая внутренняя искренность что Лина почувствовала себя глубоко тронутою. Она протянула ему руку.