Четверть века назад. Часть 1

Надежда Ѳедоровна прошла одна, за всѣми, съ поникшимъ челомъ и своею вѣчно-горькою усмѣшкой, — и отправилась къ себѣ, въ третій этажъ.

VI

Хозяйка дома, — расплывшаяся сороколѣтняя барыня съ крупнымъ, еще свѣжимъ лицемъ и сладкими, томно вращавшимися глазами, которымъ какъ-то странно противорѣчилъ весьма замѣтный пушокъ темнѣвшій надъ ея твердо очерченными, полными губами, — уже кушала чай когда молодое общество съ княземъ вошло въ столовую. Она была не одна. У длиннаго стола, сверкавшаго лоснящимся блескомъ свѣжей узорчатой скатерти и уставленными на ней всякими серебрянными мисками, кастрюлями и приборами, занимали мѣста нѣсколько человѣкъ гостей, прибывшихъ въ Сицкое за нѣсколько дней ранѣе нашихъ пріятелей. Одесную княгини, съ понуреннымъ видомъ обмакивая длинно нарѣзанные ломтики хлѣба въ яйцо, сидѣлъ нѣкто Зяблинъ, разочарованный и раззоренный московскій левъ, господинъ съ большимъ грузинскимъ носомъ и отличными, цвѣта воронья крыла, бакенбардами, — «неудавшійся Калабрскій бригантъ» говорилъ про него князь Ларіонъ. — По другую ея руку попрыгивалъ на своемъ стулѣ что-то разсказывая ей и громко хохоча своему собственному разсказу, «шутъ Шигаревъ», какъ относился о немъ Ашанинъ, — одинъ изъ тѣхъ счастливцевъ, которыхъ щедрая природа одѣлила способностью воспроизводить съ изумительнымъ сходствомъ жужжанье мухи подъ ловящими ея пальцами, визгъ отворяемой табакерки на деревянныхъ шалнерахъ, блеяніе овцы и мяуканье кота, доставать языкомъ кончикъ собственнаго носа, и тому подобными салонными талантами; комикъ на сценѣ онъ былъ превосходный, а наружностью своей напоминалъ болотную птицу вообще, и пигалицу въ особенности… На противоположномъ концѣ стола, рядомъ съ m-me Crébillon, эксъ-гувернанткою самой Аглаи Константиновны, живою старушкою съ густыми сѣдыми буклями подъ тюлевымъ чепцомъ, бѣлѣлась золотушная и чухонская физіономія Ивана Карлыча Мауса, молодаго малаго, выпущеннаго недавно изъ училища правовѣденія, въ которомъ отецъ его былъ докторомъ. Юный Иванъ Карлычъ сознавалъ, повидимому, вполнѣ это двойное преимущество: быть нѣмцемъ, — разъ, и выпущенникомъ заведенія, имѣющаго поставлять на Россію государственныхъ мужей, — два: а потому, хотя пока и занималъ лишь скромную должность губернскаго стряпчаго, держалъ себя такъ внушительно важно и разсѣянно дѣльно, какъ будто и въ самомъ дѣлѣ былъ уже министромъ юстиціи… Одиноко, межъ незанятыхъ еще стульевъ, ежился, словно боясь притронуться къ своему прибору, длинный, невзрачный уѣздный землемѣръ, вытребованный владѣлицею Сицкаго для какого-то размежеванія. Наслаждаясь его робкимъ видомъ, нагло ухмылялся стоявшій прямо противъ него monsieur Vittorio, не то Итальянецъ, не то Бельгіецъ, рослый и видный изъ себя, лѣтъ сорока, франтъ, бывшій курьеръ покойнаго князя, теперь factotum и мажордомъ княгини.

— Откуда вы? съ нѣкоторымъ удивленіемъ спросила она, увидавъ дочь объ руку съ незнакомымъ ей молодымъ человѣкомъ.

— Сергѣй Михайловичъ Гундуровъ, племянникъ Софьи Ивановны Переверзиной, громко и нѣсколько торжественно указывая на него рукою, представилъ его князь.

Востроглазая барышня не дала княгинѣ отвѣтить; она съ разлета бухнулась на колѣни передъ ея кресломъ, схватила ея руку:

— Мимочка моя, княгинюшка, прелесть моя, хорошо ли вы провели ночь? проговорила она вкрадчивымъ, шутливо-ребяческимъ голосомъ.

— Merci, petite, merci, отвѣчала та жалобнымъ тономъ, — я давно разучилась спать, ce qui s'appelle dormir, vous savez, но мнѣ лучше сегодня, merci!.. — Настоящая кошечка! поощрительно улыбнулась Аглая Константиновна, и ласково провела рукой по ея щекѣ,- levez vous donc, petite!

— Enchantée de vous voir chez moi, monsieur, нашла она наконецъ время обратиться ко все еще стоявшему передъ ней въ выжидательной позѣ Гундурову.

— Извините, княгиня, заговорилъ онъ, — что я осмѣливаюсь предстать предъ васъ въ такомъ неприличномъ видѣ,- онъ указалъ на свое дорожное пальто, — но я здѣсь совершенно сюрпризомъ, и на виноватаго въ этомъ я прямо вамъ указываю въ лицѣ князя Ларіона Васильевича, которому угодно было удержать меня на пути…

— Безъ извиненій и садитесь, любезно перебила она его: ей понравились и благообразная наружность молодаго человѣка, и это его извиненіе, которое она находила bien tourné, и даже то что онъ сказалъ «предстать предъ васъ», а не «передъ вами», — оборотъ, который, въ ея понятіи, употребленъ былъ имъ для выраженія особой къ ней почтительности.

— А у меня и извиненія никакого нѣтъ! заговорилъ Ашанинъ, также не успѣвшій перемѣнить свой дорожный костюмъ, — кладу на плаху повинную голову! Онъ низко наклонилъ ее къ рукѣ княгини.

— Toujours beau! — И она прижала сама эту руку къ его губамъ: она питала слабость къ Ашанину, какъ вслѣдствіе «того что „онъ такъ хорошъ“ былъ, такъ и потому что онъ неподражаемо умѣлъ сообщать ей на ухо разные скабрезные анекдотцы, до которыхъ она, какъ всякая нѣсколько пожившая женщина, была in petto большая охотница.

Общество между тѣмъ разсаживалось за столъ.